— Пенелопа, но я же не свободен и…
Она прикоснулась пальцами к его губам, заставив замолчать.
— И это, Эштон, я тоже знаю. Как знаю и то, что ты, возможно, никогда не будешь свободен. Но мне очень хотелось бы, чтобы ты хоть ненадолго почувствовал себя свободным. А еще лучше — до тех пор пока не встретишь женщину, которую по-настоящему полюбишь.
Эштон чувствовал, что ему ужасно хочется воспользоваться ситуацией, но в то же время прекрасно понимал, что должен вести себя как джентльмен. Однако ее глаза… Пенелопа смотрела на него сияющими глазами, и было ясно, что ею овладело то же безумие. Да, безумие, которое она в нем пробудила, было у них общее — одно на двоих.
Эштон встал и протянул ей руку.
— Уж если нам суждено скатиться в пропасть, Пенелопа Уэрлок, так давай по крайней мере сохраним достоинство и согрешим в спальне, — проговорил он.
Решительно поднявшись с кушетки, Пенелопа направилась в свою спальню. Последовав за ней, Эштон старался идти на несколько шагов позади. Он надеялся, что по дороге в спальню остынет настолько, что здравый смысл возобладает, но надежды его не оправдались — чем ближе подходил он к спальне Пенелопы, тем сильнее становилось желание. Переступив следом за ней порог комнаты, Эштон закрыл дверь и поднял глаза на девушку. Расстегнутое платье сползло с ее плеч, и грудь была почти полностью обнажена. «К дьяволу здравый смысл», — сказал себе виконт. Да, он возьмет сейчас то, что хочет, а с последствиями разберется потом. Хотя, с другой стороны…
Заметив его колебания, Пенелопа в испуге подумала: «А может, он решил отказаться?..» И она едва не рассмеялась от радости, когда Эштон, подхватив ее на руки, шагнул к кровати. В следующее мгновение они, обнявшись, повалились на постель. Опьяненная поцелуями, ослепленная страстью, Пенелопа ничего вокруг не замечала. И она немало удивилась, когда в какой-то момент вдруг обнаружила, что Эштон уже раздел ее и даже сам сбросил одежду. Прижимаясь к ней возбужденной плотью, он прошептал:
— Ты такая красивая… И такая нежная… — Он провел ладонью по ее бедру, затем, наклонив голову, лизнул отвердевшие соски. — Ты слаще нектара. Я желаю тебя до боли. Желаю с той самой ночи у миссис Крэтчитт.
— И я истосковалась по тебе. — Пенелопа провела пальцами по его мускулистой груди. — Но мне кажется… довольно разговоров.
— И мне тоже так кажется, — прохрипел Эштон, еще крепче к ней прижимаясь.
Он принялся целовать ее груди, и Пенелопа, тихо застонав, почувствовала, что изнемогает от желания. И желание ее усиливалось с каждым поцелуем Эштона, с каждым его прикосновением. Когда же пальцы его коснулись ее лона, она громко застонала и в тот же миг почувствовала, что этого явно недостаточно. Да, она хотела большего, но не знала, как об этом сказать.
А Эштон знал только одно: он не может ждать дольше. Когда-то он мечтал о том, что, оказавшись в постели с Пенелопой, будет делать все очень медленно, растягивая наслаждение. Но эту мечту он осуществит попозже, а сейчас… Тихо застонав, он начал осторожно входить в нее. Почувствовав преграду, остановился на мгновение. Поцеловав Пенелопу, он резким толчком вошел в нее и тут же снова замер, услышав, как она вскрикнула от боли. Заглянув ей в лицо, Эштон прошептал:
— Поверь, боль скоро пройдет.
Пенелопа обвила руками его шею и прошептала в ответ:
— Да, я знаю. А что теперь?..
— Боль уже прошла?
— Да, сейчас я чувствую себя… чудесно наполненной.
Эштон снова поцеловал ее и начал медленно двигаться. Но Пенелопа почти тотчас же уловила ритм его движений и застонала так сладострастно, что он, не удержавшись, стал двигаться все быстрее и быстрее. А она с громкими стонами раз за разом устремлялась ему навстречу. Когда же наслаждение достигло предела, он содрогнулся всем телом и тут же понял, что никогда еще не испытывал ничего подобного.
Пенелопа еще только возвращалась на землю после восхитительного полета к вершинам блаженства, а Эштон уже выбирался из постели. Увидев, что он не стал тут же одеваться, она вздохнула с облегчением. А он принес влажное полотенце, вытер ее и себя, затем снова улегся с ней рядом. Она крепко прижалась к нему, и он прошептал.
— Пенелопа, я собираюсь освободиться от Клариссы и…
Она приложила палец к его губам:
— Не надо никаких обещаний, Эштон. Не давай мне никаких надежд. Что будет, то и будет. Давай наслаждаться тем, что у нас есть сейчас.
— Дорогая, но ты же знаешь, что я стараюсь вырваться из их ловушки. И я для этого уже кое-что делаю.
— Да, знаю. И молюсь, чтобы у тебя все получилось. Просто сейчас еще рано говорить о будущем. Слишком много сложностей.
— Да, конечно. — Он тихо вздохнул. — Именно поэтому мне не следовало даже пытаться тебя целовать.
Она едва заметно улыбнулась:
— Отчего же? Мне очень нравятся твои поцелуи.
Эштон знал, что Пенелопа не так легкомысленна, как пытается это представить, но он засмеялся и поцеловал ее. Она была права. Прежде чем говорить о будущем, им предстояло распутать множество узлов. Вновь начав ее ласкать, Эштон твердо решил, что непременно освободится как от долгов, так и от Клариссы. И тогда Пенелопа уже не станет возражать, если он опять заведет разговор о будущем. Теперь уже он не мыслил себе будущего без Пенелопы Уэрлок.
— Когда вы с Радмуром поженитесь?
«Спокойно», — сказала себе Пенелопа, продолжая шить. Но про себя она отругала Артемиса за его вопрос, заданный с грубой прямотой. Заканчивая аккуратный ряд стежков на детской рубашке, Пенелопа обдумывала ответ. Наконец, подняв глаза от рукоделия, она внимательно посмотрела на юношу, однако и на сей раз промолчала.
Казалось бы, Эштон сделал все возможное, чтобы выскользнуть из дома незамеченным, причем ушел он еще до рассвета. Но Пенелопа знала, что его усилия были напрасными — ведь в доме, где жили Уэрлоки и Боны, нельзя что-либо сохранить в тайне. Пенелопа хотела ему об этом сказать, хотела, чтобы он вернулся в постель, где они могли бы и дальше лежать в обнимку, но почему-то промолчала. А он поцеловал ее и ушел.
Почти все мальчики собрались сейчас в гостиной, и, судя по выражению их лиц, ее деланно невинный взгляд никого из них не ввел в заблуждение. Она решила, что попытается отвлечь их от этой темы, но лгать им не станет. Не станет хотя бы потому, что обмануть их она все равно не сможет. Кроме того, своей ложью она могла бы обидеть детей, желавших ей только добра.
— Но почему вы решили, что его сиятельство должен на мне жениться? — спросила Пенелопа. — Насколько мне известно, он уже обручен.
Артемис еще больше помрачнел.
— А я думаю, виконт должен был понимать: укладываясь в постель с девственницей и дочерью маркиза, он перечеркивает все свои прежние обязательства.