– Мне кажется, я несла что-то хорошее, важное, прекрасное, но не донесла. Расплескала. И еще я боюсь, что в Багрове страсть оказалась сильнее любви! – тихо сказала она, будто продолжая разговаривать с Мефом, хотя отлично знала, что с турника он ее не услышит.
Есть девушки, которые любят победителей. Встречаются девушки, которые жалеют проигравших и вытирают слезы неудачникам. Бывают девушки, которые любят сложных, непонятных и запутанных. Попадаются девушки, которые любят тех, кто причиняет им боль, – то есть, по сути, ценят только свои эмоции. Ирка была девушка, которая просто любила. Она не требовала от Багрова быть победителем, или неудачником, или причинять ей боль. Она была вне ролей.
Багров все не возвращался. Ирка позвонила ему. Он не ответил, хотя сигнал проходил и телефон не был выключен. Считая, что он обижен из-за Мефа, она сбросила ему сообщение. Багров снова не ответил. Она начала беспокоиться. Мелочность в обидках была совсем не в привычках Матвея.
Ирка закрыла глаза и ощутила, что Багров в беде. Ветер швырнул ей в глаза скомканную бумажку. Она развернула ее и, подсвечивая экраном телефона, посмотрела. Это был обрывок газеты. Ирка прочитала:
«В Борисовских прудах водолазы выловили обезглавленный труп молодого мужчины».
Ужас охватил ее. Она вспомнила жуткую угрозу Мамзелькиной: «Сегодня ночью, или ты его потеряешь!» Она решила, что надо спешить. Газета была предупреждением мрака.
Метнувшись к воротам, Ирка вставила Камень Пути в ранее найденное углубление. Повернула в одну сторону, в другую. Ничего не произошло, только камень оцарапал краску. Обернувшись, Ирка увидела, что Мефодий спрыгнул с турника и идет к ней.
«Он видит! Догадался! Я не успею!»
Ирка отчаянно крутанула камень, уронила его и, наклоняясь, увидела еще одно углубление. Раньше она не замечала его, потому что оно скрывалось под навесным замком. Мефодий вопросительно коснулся ее локтя. Трехкопейная дева нервно оттолкнула его руку и, приподняв мешавший замок, вставила камень в щель. Тот подошел сразу. Ирке показалось, что Камень Пути смягчается, изменяя форму, чтобы плотнее слиться с углублением. Она даже не успела провернуть его. Разве что самую малость.
Острая вспышка стерла и пространство, и время, и тихий московский дворик. Все это стало ненужным, второстепенным, как теряет смысл декорация, когда задернут занавес и актеры разошлись по гримеркам. То, что только что было Сказочным Королевством, стало смешным картоном, натянутым на раму, с которой свисает веревка, поднимающая солнце.
Голубое прозрачное пламя, сотканное из деятельных, отдельно живущих искр, охватило Ирку и перекинулось на Мефа, в последнюю секунду схватившего ее за плечо. Секунду или две Буслаев удивленно смотрел на свою пылающую руку, не понимая, почему не испытывает боли. Потом пламя поднялось по руке до плеча и охватило его целиком.
Когда несколько мгновений спустя к ним подбежала Ламина, привлеченная странным сиянием, Буслаев и Ирка уже исчезли. Валькирии лунного копья показалось: в воздухе повис фиолетовый контур. Точно маленький участок пространства был выстрижен ножницами и утянут в незримость. Края контура смыкались. Человеческий мир спешно заделывал прорезанную в нем дыру. Слепящее пламя бушевало теперь только в той щели, где пылал Камень Пути.
Нетерпеливо прорвав полиэтилен самодельной палатки, Ламина крикнула Радулге «Вставай!» и метнулась к машине будить Хаару.
Как микроб на ладони человека не способен постигнуть всего человека, но способен отдаленно угадать его присутствие по теплу или каким-то другим признакам, так и человек не может постичь Истинный Свет. Он может только молить: «Помоги мне! Согрей меня! Люби меня! Приведи меня к Тебе!»
Троил
Мефодий Буслаев стоял на узкой песчаной косе. Перед ним лежало огромное темное озеро – медленно вращающееся, плотное как кисель, вязкое, со многими островами. Острова тоже вращались вместе со всей массой, изредка ныряя, переворачиваясь или истаивая, как хлопья пены. Ощущалось, что где-то ближе к центру озера вся эта липкая громада затягивается в воронку, точно в слив раковины, и там внизу, куда «глотается» вода, находится что-то страшное, тупиковое, мерзкое. Что именно, Меф не знал, но совершенно точно это ощущал.
Временами там, в «сливе», начиналось бурление. Озеро вскипало, и наружу вырывался мутный грязный пузырь колоссальных размеров. Он лопался и, падая, образовывал новые мыльные острова. На этих островах, Меф видел это с берега, что-то происходило. Мелькали мелкие фигурки, они что-то делали, перемещались, но больше ничего нельзя было разглядеть.
Буслаев не задумывался, насколько реально все, что перед ним. Сердце подсказывало ему, что реально, только реальность тут иная, перетекающая, с менее отчетливыми логическими связями, какой она бывает во сне.
Меф обернулся. Ворота, через которые они попали сюда, исчезли. За его спиной лежала узкая полоска песка, переходящая в совершенное НИЧТО. Зато Меф увидел Ирку. Она стояла от него шагах в шести и смотрела на озеро. Он подбежал к ней. Ирка быстро коснулась его руки своей легкой ладонью и на что-то показала.
Он разглядел тонкую дугу, которая упиралась одним концом в косу и шла через озеро. Что это за дуга, судить было рано, но больше всего она походила на мост. Они переглянулись и, увязая к песке, побежали туда. Обычно Меф не жаловался на отсутствие выносливости, но тут почему-то бежал тяжело, с одышкой. Ирка останавливалась и ждала его.
Постепенно дуга становилась отчетливее, и вскоре сомнения отпали – это и правда был мост. Полупрозрачный, легкий, стремительный, точно сплетенный из лучей света. Чем-то он напоминал меч, доставшийся Мефу от прадеда. Буслаев слишком смело ступил на него, и… ступня прошла сквозь настил, провалившись в мелкую вязкую воду у берега.
Меф поспешно отдернул ногу и попытался снова. На сей раз он был осторожен – ступал так, будто ему предстояло поставить ступню на электрическую лампу и не раздавить ее. Из-за этого Меф передвигался как паралитик, медленно, крошечными шажками, придерживаясь за перила, тоже хрупкие, как печенье. Самое сложное было не смотреть вниз – мост просвечивал, и порой казалось, что его вообще не существует, а ты идешь по воздуху. И тут начинался панический страх, приводивший к тому, что Меф повисал на перилах.
Ирка шла первой, гораздо легче и быстрее Буслаева. За перила не держалась – они были ей не нужны. Мост под ней и так не проваливался. Буслаева это удивляло, но недолго. «В том мире она больше страдала… Испытания, ноги. Вот за воротами ей и проще».
Мост становился выше, а озеро под ним глубже. Участки хрупкого моста перемежались участками, где из досок выступали шипы и острые стекла. Обойти их не получалось – приходилось наступать. Боль была реальной, но ран не оставляла. Ирка проходила такие участки решительно и смело: видимо, принимала всякую боль как данность и не старалась сократить ее или уменьшить. Меф же всякий раз стремился минимизировать потери, ступить поосторожнее, похитрее, на самые мелкие стекла, и это его замедляло.