— Что ты сказала?
— Что слышала. Сука. Гадина. Плохой человек.
Затем Джулиет поворачивается к Элоди.
— Ты тоже сука.
К Элли.
— Сука.
Напоследок ее глаза, такого же оттенка, как небо, встречаются с моими.
— Сука.
Голоса превращаются в рев, люди смеются и скандируют: «Психа!»
— Ты не знаешь меня, — наконец хрипло выдавливаю я, но Линдси уже шагнула вперед и заглушила мой голос.
— Лучше быть сукой, чем психом, — говорит она, хватает Джулиет за плечи и трясет.
Покачнувшись, та отступает, размахивая руками, и это так ужасно и знакомо. Все повторяется; действительно повторяется. Я закрываю глаза. Мне хочется молиться, но я могу лишь думать: «Почему, почему, почему, почему?»
Когда я открываю глаза, Джулиет идет ко мне, промокшая, с протянутыми руками. Она смотрит на меня, и я готова поклясться чем угодно: она знает, словно видит меня насквозь, словно неким образом это моя вина. Из меня вышибает дух, как будто от удара в живот; не мешкая, я бросаюсь к ней и толкаю назад. Она налетает на книжный шкаф, отскакивает и хватается за дверной косяк, чтобы не упасть. Затем ныряет в коридор.
— Обалдеть! — восклицает кто-то за спиной. — У Джулиет Сихи прорезался голос!
— Не иначе, белены объелась!
Все хохочут, а Линдси наклоняется к Элоди и заявляет:
— Вот кретинка.
В руках у нее пустая бутылка из-под водки. Наверное, вылила остатки на Джулиет.
Я пытаюсь выбраться из комнаты. Кажется, вокруг еще больше народу, двигаться почти невозможно. Я расталкиваю толпу, работая локтями, и на меня бросают удивленные взгляды. Плевать. Мне нужно выйти.
Наконец я оказываюсь у двери и сталкиваюсь с Кентом. Он смотрит на меня, сжав губы, и пытается загородить дорогу.
— Даже не думай, — бросаю я, поднимая руку.
Он молча отодвигается, освобождая проход. На полпути по коридору я слышу его вопрос:
— Почему?
— Потому что, — отзываюсь я.
Но на самом деле размышляю о том же. Почему это происходит со мной? Почему, почему, почему?
— Какого черта Сэм всегда сидит рядом с водителем?
— Пить надо меньше, тогда успеешь занять ее место.
— Поверить не могу, что ты так обошлась с Робом, — замечает Элли. — Завтра тебя ждут большие неприятности.
Она подняла воротник куртки. В машине у Линдси так холодно, что дыхание вырывается изо ртов клубами плотного белого пара.
«Если завтра наступит», — чуть не отвечаю я. С вечеринки я ушла, не попрощавшись с Робом, который с полузакрытыми глазами валялся на диване. За полчаса перед этим я заперлась в пустой ванной на первом этаже. Села на холодный жесткий край ванны, слушая, как музыка пульсирует сквозь стены и потолок. Линдси настояла, чтобы я накрасила губы ярко-красной помадой. В зеркале я вижу, что помада потекла, как у клоуна. Я медленно стираю ее скомканными салфетками и бросаю их в унитаз, словно розовые цветы.
Рано или поздно мозг перестает искать объяснения происходящему. Рано или поздно он сдается, отключается. И все же, когда автомобиль Линдси разворачивается на лужайке Кента и шины буксуют в грязи, мне становится страшно.
Деревья, хрупкие и белые, как кости, неистово пляшут па ветру. Дождь молотит по крыше Танка; мир за потоками воды на окнах словно распадается на части. Часы на приборной панели показывают тридцать восемь минут первого.
Я держусь за кресло, когда Линдси мчится по дорожке; ветви деревьев хлещут по дверцам с обеих сторон.
— Как насчет краски? — спрашиваю я.
Сердце колотится в груди. Я пытаюсь уверить себя, что все в порядке, все нормально, ничего не случится. Не выходит.
— К черту краску. Все равно пора в ремонт. Видела бампер?
— Может, если ты перестанешь врезаться в припаркованные машины… — фыркает Элоди.
— Может, если у тебя будет машина…
Держа руль одной рукой, Линдси тянется за своей сумкой, стоящей у меня под ногами. Она дергает за руль, и автомобиль немного заезжает в лес. Элли соскальзывает с заднего сиденья и падает на Элоди; обе смеются.
Я пытаюсь перехватить руль.
— О господи, Линдз.
Выпрямившись, она отпихивает меня локтем, косится на меня и теребит пачку сигарет.
— Что с тобой?
— Ничего… — Я смотрю в окно, борясь с неожиданно подступившими слезами. — Просто будь осторожней, вот и все.
— Да? А ты тогда не лапай руль.
— Спокойно, девочки. Не надо ругаться, — увещевает Элли.
— Дай сигаретку, Линдз, — просит Элоди, полулежа на заднем кресле и бурно размахивая рукой.
— Только если и мне прикуришь.
Линдси швыряет пачку назад. Элоди прикуривает две сигареты и передает одну Линдси. Та приоткрывает окно и выдыхает струйку дыма.
— Нет, нет, никаких окон! — протестует Элли. — Я умру на месте от пневмонии.
— Ты умрешь на месте, потому что я прикончу тебя, — рявкает Элоди.
— Как бы вы хотели умереть? — выпаливаю я.
— Никак, — отзывается Линдси.
— Ну, серьезно.
Я вытираю влажные от пота ладони о подушку сиденья.
— Во сне, — отвечает Элли.
— Над тарелкой с бабушкиной лазаньей. — Элоди немного молчит и добавляет: — Или верхом на парне.
Элли заходится от хохота.
— В самолете, — рассуждает Линдси. — Если мне придет конец, пусть остальным тоже не поздоровится.
Она изображает рукой падение самолета.
— А как вы думаете, вы будете знать? — Мне нестерпимо хочется обсудить эту тему. — В смысле, вы догадаетесь… заранее?
Выпрямившись, Элли подается вперед, раскинув руки по спинкам передних кресел.
— Однажды мой дедушка проснулся и заявил, что видел в ногах кровати старуху. Лица он не разглядел — она была в черном плаще с большим капюшоном, держала косу, или как там эта штука называется. В общем, это была Смерть, ясно? В тот же день он пошел к врачу, и тот поставил диагноз: рак поджелудочной. В тот же день.
— Но он не умер, — закатывает глаза Элоди.
— Мог умереть.
— Чепуха на постном масле.
— Может, сменим тему? — Линдси на мгновение тормозит, прежде чем вылететь на мокрую дорогу. — Эта просто тошнотворная.
— Какие умные слова ты знаешь, — хихикает Элли.
— Не у всех же словарный запас двенадцатилетки, — парирует Линдси, оглядываясь и пытаясь выдохнуть дым ей в лицо.