Микроавтобусы «Скорой помощи» выезжали лишь в самых экстренных случаях – к роженицам или раненым детям. Милиционеров катастрофически не хватало – тем более что их стреляли, вешали и топили едва ли не ежедневно. Толпа мародеров умудрилась разграбить огромный воинский склад, и огромное количество стрелкового оружия расползлось по всему Южному округу. Школы и вузы давно закрылись – туда все равно никто не ходил, да и большинство таких зданий было сожжено. Не работали суды, прокуратура, редакции окружных газет и местных интернет-изданий. Однако надо отдать должное властям: и электричество, и водопровод, и газоснабжение все еще функционировали в полном объеме. Усиленные наряды милиции в кевларовых бронежилетах охраняли электростанции, трансформаторные и газораспределительные пункты. К особо важным объектам прикомандировали тяжелую бронетехнику. Приземистые, в фасетчатой противокумулятивной броне, танки угрожающе возвышались у въездов на все мосты, а также у продуктовых складов и крупных супермаркетов.
Продукты на баржах доставлялись исправно, по несколько раз в день – несмотря на многочисленные попытки вооруженных налетов. Однако продуктов на всех не хватало, потому что большая часть уходила «налево». Пышным цветом расцвел черный рынок, на котором можно было достать практически все – от любых деликатесов до стрелкового оружия. Деньги, драгметаллы и прочие привычные ценности теперь почти не котировались, в отрезанном от остального мира Южном округе царил натуральный обмен. Килограмм муки менялся на банку свиной тушенки, за ящик макаронов можно было купить пистолет с полной обоймой, за блок плохеньких сигарет нанять для охраны наряд милиционеров на броневике. Особо ценился «калашников», продававшийся в стандартном наборе с двумя полными рожками, перевязанными скотчем: за него просили сто килограммов картофеля или мешок крупы. Еще дороже котировались средства личной гигиены и табак: брусок хозяйственного мыла менялся на полную пистолетную обойму, за пачку махорки можно было купить противопехотную мину или две дюжины куриных яиц. Настоящим же королем рынка стало спиртное, что неудивительно: депрессия, поразившая граждан, требовала немедленного подавления. Да и комплекс «пира во время чумы» свойственен для всех отчаявшихся во все времена; от безысходности и каждодневного страха многие пустились во все тяжкие. Ящик дешевого крепленого вина типа «чернила» запросто менялся на гранатомет; за ящик водки с ходу предлагали спецназовский набор из бронежилета, автомат с полным боекомплектом и две гранаты.
Интернет, телефонная и мобильная связь были предусмотрительно отключены – чтобы обезумевшие от страха и отчаяния люди не сеяли панику в других районах города. Городское начальство, следуя старому принципу «пуганая ворона куста боится», отключило даже локальные компьютерные сети Южного округа. Работала только радиосвязь на специальных служебных частотах. Зато телеканалы «оттуда» все еще вещали, и бодрые репортажи якобы «из зараженной зоны» неимоверно бесили жителей Южного округа. Такой вакханалии вранья невозможно было себе и представить; фразы «ситуация под контролем» и «очаги опасности постепенно локализуются» вызывали приступы лютой матерщины зрителей; профессиональных телеврунов были готовы порвать на части не только маньяки, но и обычные граждане.
Любые попытки удрать из блокадного района безжалостно пресекались. Никто на том берегу не мог дать гарантий, что из Южного округа бежит человек адекватный, а не инфицированный страшным вирусом. Каждый день с набережной хлопали выстрелы снайперов, трещали пулеметные очереди – там отстреливали смельчаков, пытавшихся переправиться на противоположный берег. Один отчаявшийся даже соорудил дельтаплан, на котором попытался перелететь с набережной через реку. Летун почти достиг цели, однако, подстреленный с крыши, запутался в высоковольтных проводах железнодорожного моста и тут же сгорел.
Удивительно, но выбраться из зараженного района нельзя было даже за щедрую взятку. Видимо, происходило это не из-за честности милиционеров на блокпостах, окружавших Южный округ по периметру, а из-за их непреодолимой боязни заразиться чудовищным вирусом.
Как бы то ни было, жесточайшие меры оказались действенны. Южный округ, перекрытый для въезда-выезда наглухо, так и остался «гиблым местом». Ни Rattus Pushtunus, ни маньяки так и не проникли в другие районы мегаполиса. Чудовищная эпидемия была наглухо блокирована, однако метастазы безумия все глубже и глубже проникали в каждодневную жизнь.
С наступлением темноты улицы вымирали полностью. В округе орудовали безжалостные маньяки. Не находя очередных жертв, они сцеплялись друг с другом, сжигали редкие автомобили с водителями и пассажирами, зачастую врывались в квартиры, вырезая там все живое и сжигая обстановку. Способы умерщвления отличались теперь необычайной жестокостью, свидетельствовавшей о полном омертвении чувств и окончательном параличе разума: жертв сжигали заживо, растворяли в кислоте, разрывали на части при помощи автомобилей, даже вырывали у них внутренности. Ни старость, ни беременность, ни малолетство не становились преградой для обезумевших. Скорее, наоборот: чем беспомощней выглядела жертва, тем с большим садизмом над ней измывались.
Граждане, еще не инфицированные вирусом агрессии, сидели по ночам за запертыми дверьми и плотно закрытыми шторами, и даже электричество не включали без крайней необходимости. Все понимали, что означает топот по ночной лестнице или скрежет подымающегося лифта. Даром жизнь отдавать никому не хотелось. Спать ложились, чутко прислушиваясь к звукам на лестнице и за окнами. При малейшем подозрительном шорохе опускали предохранители купленных на рынке стволов, пальцем проверяли лезвия топоров и кухонных секачей. На ночные звонки в дверь обычно не реагировали. Громилы, ломавшие дверь, тут же получали пули в животы, топоры крушили черепа, тесаки полосовали шеи, кислота обжигала лица. Случаи самосудов превратились в обыденность: каждую ночь у подъездов находили трупы маньяков, а немногочисленных пойманных безо всяких церемоний вешали на фонарных столбах и деревьях.
Участились случаи, когда здоровые еще люди изображали безумцев. Происходило это обычно для сведения личных счетов или во время налетов на богатые квартиры: ведь маньякам почти не оказывали сопротивления. Милицейские наряды, впрочем, не делали разницы между настоящими безумцами и мнимыми: убийц и насильников расстреливали на месте преступления без суда и следствия.
Случалось это, впрочем, нечасто. Правоохранители на броневиках предпочитали не соваться в темные дворы: бронемашины могли грамотно заблокировать и сжечь бутылками с «коктейлем Молотова» или подбить из гранатометов. Появился новый тип громил. По району то и дело носились автомобили, водители которых вели беспорядочный огонь на поражение, давили колесами прохожих. Таких уничтожали без колебаний – и не только менты, но и обычные вооруженные граждане. По городу циркулировали тревожные слухи о каком-то загадочном маньяке-байкере, стрелявшем в кого ни попадя: количество его жертв вроде бы перевалило за несколько десятков. Появившись словно ниоткуда, он безжалостно палил по прохожим и тут же уезжал с места преступления. Однако обезвредить моторизованного убийцу пока не представлялось возможным – слишком уж неуловимым он был. Удивительней всего, что мотоциклист оказался еще и на редкость живучим: в отличие от классических маньяков, укушенных Rattus Pushtunus, за этим вроде бы не наблюдалось никаких суицидальных поползновений. По крайней мере, орудовал он несколько дней, что для инфицированных было очень много.