– Раз-два-три… Раз-два-три… – шептала она. Подул ветер, взлохмачивая давно не мытые волосы девушки. – Раз-два-три… Олежка, лети!
Она счастливо засмеялась, безумные глаза ее слезились. Олег вываливался из покрышки, она его поднимала, снова сажала, раскачивала, он опять падал…
– Раз-два-три! РАЗ-ДВА-ТРИ! РАЗДВАТРИ!!! РАЗДВАТРИ!!!
Дина смеялась все громче, и вскоре ее смех стал похож на звериный вой.
Последние два дня Ярик не спал. Не из-за жажды. Из-за воплей, которые доносились из нижнего отсека. Оттуда, где находились Рута и Шмель. И хотя кричала явно не Рута, это его мало успокаивало.
«Из Шмеля делается что-то очень вкусное, – думал он. – Интересно, что?»
Потом вопли стихли. В тот же вечер Дина принесла ему огромное блюдо жареного мяса. Ароматного, с румяной хрустящей корочкой. Ярик съел все.
Я люблю тебя…
С этими словами она встречала Ярика, с этими словами она желала ему спокойной ночи. Потом этот страшный морс – и Ярик превращался в бесчувственное бревно. Впрочем, ему уже было все равно.
«Разве ты не хочешь делать это сам?» – улыбаясь, спрашивала она.
Нет, говорил он, хотя и знал, что его отказ ровным счетом ничего не меняет. Так же говорит «нет» убийца, которого по приговору суда приговаривают к пожизненному заключению. Он понимает, что больше никогда не выйдет на свободу, но все равно говорит «нет», так как до последнего надеется на некую спасительную соломинку…
О побеге он уже вообще не помышлял. Само слово «побег» казалось ему каким-то ненастоящим, как пластмассовая конфета. А такие понятия, как «небо», «солнце», так уж вообще из области фантастики…
Руту после того раза он видел всего лишь однажды. И то краешком глаза. И все равно, несмотря на все испытания, выпавшие на его долю, потрясение было огромным.
«Если ты не хочешь меня, я могу привести твою подругу. От нее еще кое-что осталось», – сказала Дина застенчиво и нырнула в подвал.
Снизу послышалось какое-то жалобное повизгивание и ругань Дины. Ярик увидел, как в проеме двери появилось нечто голое, перекатывающееся из стороны в сторону, отдаленно похожее на уродливую рептилию – голова обрита, нижних конечностей не было по самые бедра, грудей… грудей тоже не было. Это нечто с усилием волокло свое тело на обрубках рук, подтаскивая его, как крыса с перебитым позвоночником. И это существо дрожало и скулило, бессмысленно вращая зрачками. Ярик упал и, зажав уши руками, начал биться головой о холодный пол клетки.
– Это не она. Это не она, это не Рута, – с трудом шевеля бескровными губами, повторял он. Конечно же, просто Дина хочет его напугать! Да, так и есть…
– Нет, Ярик. Это твоя подруга… Прошу любить и жаловать.
О Боги! Сделайте так, чтобы она поскорее умерла, не мучаясь!
Откуда-то из другого мира до него донеслись ее слова:
«Смотри, это последняя возможность. В следующий раз я принесу тебе только голову…»
Дина еще что-то говорила, качающееся на гниющих обрубках существо визгливо огрызалось, и, казалось, это никогда не закончится.
«Ты прав, братишка. Рок-н-ролл никогда не закончится, секс, наркотики и рок-н-ролл, так ведь?!» – прошепелявил Митрич в углу, подмигивая своей пустой глазницей. Ярик потерял сознание.
Больше Руту он не видел.
Часто Ярик задумывался, как сложилась бы его жизнь, не зайди он проведать в тот злосчастный день Митрича.
Иногда он пытался вспомнить сказку «Пряничный Домик». Все время что-то не совпадало, он путался, чего-то не хватало… А вспомнив и пока снова не забыл, Ярик быстро переписал ее в тетрадь отдельно, старательно обведя каждую букву по нескольку раз, чтобы получилось жирнее.
Прошла еще неделя. Крики снизу больше не доносились, и Ярик не знал, горевать ему или радоваться по этому поводу. Дина принесла ему еще одну тетрадь, наточила карандашей, и Ярик продолжал исписывать лист за листом.
«Отличная получилась бы книга», – говорил ему иногда Митрич, и Ярик был согласен с ним.
Что-то стало происходить с Диной. Она стала меньше времени проводить возле клетки, молча приносила еду и торопливо уходила. В разговоры с Яриком она тоже вступала очень редко. Она стала носить длинные платья, до максимума скрывающие ее тело. А вечером – все тот же неизменный морс. Однажды она пришла в шляпе с вуалью, которая почти полностью закрывала ее лицо. Она пошатывалась, и Ярик видел, что она снова напилась. Так и есть – после небольшой паузы, в течение которой он ел, она вытащила из складок флягу и тут же к ней приложилась.
Пока она пила, Ярик, не отрываясь, смотрел на ложку. Ложка как ложка… но она была железной, и это было странно, так как обычно Дина приносила деревянную… Он взглянул на сидящую девушку.
– Дина?
Она посмотрела на него налитыми кровью глазами.
– Что, радость моя?
– Ты ведь больна. Ты и твоя мать, и Олег. Как получилось, что вы не можете обходиться без человечины?
Дина ухмыльнулась:
– Ишь ты, наконец-то я тебя заинтересовала. А то раньше норовил все в трусы залезть… Ну да ладно.
Она поднялась и, пошатываясь, направилась к выходу.
– Подожди меня здесь! – крикнула она, засмеявшись собственной шутке. Если Ярик и мог куда-то уйти, то только отползти в другой конец клетки. Когда Дина ушла, он незаметно задвинул ложку под тряпки.
Она появилась минут через десять, держа в руках какой-то старый альбом.
– На, читай, почемучка.
Ярик открыл альбом. На первой странице была плохо приклеенная пожелтевшая фотография какого-то мужчины. Лицо худощавое, тонкие губы напоминали две ниточки, взгляд как у человека, которому есть что скрывать.
– Это мой дед. Погиб во время войны, в блокадном Ленинграде, – пояснила Дина, наблюдая за Яриком.
– Он воевал?
– Ага. С клопами и вшами, – сказала она. – Зато, если бы не он, ни моей мамы, ни меня не было бы. – Помедлив, она сказала, глядя Ярику прямо в лицо: – Их было пятеро в семье, моя мать была самой маленькой. И голодала больше других. Знаешь, что такое настоящий голод, Ярик? Когда ты готов жрать свои вещи, а потом самого себя.
Ярик предпочел ничего не говорить.
– Мой дед убил четверых человек. Просто подходил на улице и звал домой, обещая накормить. А когда приводил домой, убивал. Кого утюгом, кого ножом. А потом наша семья их варила и ела. Ели даже кости, дробили молотком и высасывали мозг. Когда все выяснилось, деда разорвала толпа. Прямо живым. Мою бабку тоже убили, но позже, наверное, в отместку. Как выжила моя мать, один Бог знает. Или черт. Потом война закончилась, мать уехала на Кубань, в какую-то глухую станицу. Я родилась поздно, ей было пятьдесят. Но я никогда не забуду тот летний солнечный день. Я тогда уснула на чердаке, в сене. Отец был на работе в поле, и к маме пришел какой-то хмырь, стал приставать. Смотри дальше.