Да, смерть Джонни оставила глубокий след в сердцах многих людей. И удивляться этому не приходилось: чем лучше и достойнее человек, тем больше людей вспоминают его и скорбят, некоторые люди даже говорили Элис, что со временем она может возненавидеть своего старшего сына за то, что он своей смертью причинил родным и близким столько боли. Элис знала, что так порой действительно случается, но не могла поверить, что и с ней произойдет что-то подобное. Конечно, им всем было очень, очень тяжело, но ей и в голову не приходило хоть когда-нибудь обвинить в своих страданиях сына. «Покойся с миром!» — эта ритуальная формула, которую она никогда толком не понимала, теперь обрела для Элис глубокий смысл.
Петерсоны давно собирались провести конец июля на Озере, но теперь об этом не могло быть и речи, и они остались дома. Наступил август, но Элис по-прежнему не могла прийти в себя, спала она очень плохо. К счастью, Джим стал меньше пить: он больше не притрагивался к джину, но вернулся к своей старой привычке усаживаться по вечерам перед телевизором с «шестизарядной» упаковкой пива. Шарлотта снова начала регулярно тренироваться и даже участвовала в нескольких бейсбольных матчах. Элис несколько раз просила Джима сходить и посмотреть на игру дочери, чтобы как-то поддержать ее после всего что случилось, но Джим отвечал, что у него нет на это времени. Бобби по-прежнему почти все время проводил у себя в комнате, лежа на кровати или сидя у окна и глядя на улицу. Элис пускалась на всевозможные уловки, стараясь выманить его из дома и как-то развлечь, но стоило ей отвернуться или ответить на телефонный звонок, как мальчик снова прокрадывался в свою комнату наверху. По ночам дом Петерсонов и вовсе напоминал гробницу, в которой нет ни одного живого человека, да и днем члены семьи держались сами по себе, обособленно. Элис билась как рыба об лед, стараясь что-то изменить, но все ее усилия не приносили пользы, и она готова была опустить руки. Все чаще и чаще Элис уходила в комнату старшего сына и подолгу сидела там, ни о чем не думая и чувствуя, как сердце ее обливается кровью.
В начале сентября Памела и Элис снова встретились после довольно продолжительного перерыва, в течение которого они общались только по телефону. Пэм сразу бросилось в глаза, что ее подруга выглядит гораздо хуже, чем после похорон Джонни. С тех пор прошло больше трех месяцев, но для Элис, похоже, ничего не изменилось. Черты ее лица обострились страданием и мукой, щеки ввалились, запавшие глаза лихорадочно блестели, тусклые волосы были в беспорядке, да и одета она была кое-как: на джемпере красовалось несколько пятен, а джинсы были порваны и перепачканы землей. Было совершенно очевидно, что Элис по-прежнему пребывает в глубокой депрессии. Когда Памела предложила Элис привести в порядок ее голову, та только покачала головой и ответила, что ей совершенно безразлично, как она выглядит.
Осенью, когда Бобби и Шарли снова пошли в школу, Элис начали мучить острые боли в животе. Приступы были сильными и продолжительными, они повторялись все чаще, и, в конце концов, Элис рассказала об этом мужу.
Услышав об этом, Джим встревожился.
— Я думаю, тебе нужно как можно скорее обратиться к врачу, — озабоченно сказал он. — Это может быть серьезно!
В последнее время все они стали относиться друг к другу внимательнее. Гибель Джонни напомнила им о бренности их собственного существования, но это беспокойство носило скорее иррациональный, истерический характер. Теперь Элис все время тревожилась за Шарлотту, боясь, что она может покалечиться на тренировке, попасть под машину по дороге из школы или упасть с велосипеда. Повсюду Элис мерещились страшные опасности, угрожающие ее близким, и под гнетом тревог и дурных предчувствий она стремительно теряла последние остатки душевного равновесия. Мир, в котором они еще недавно чувствовали себя так хорошо и уютно, начинал напоминать роковую ловушку.
— Надеюсь, со мной все в порядке, — неуверенно ответила Элис. — А боли… Может быть, это просто нервное?
Она действительно больше беспокоилась о детях, чем о себе. Шарли стали часто донимать головные боли, и подчас такие сильные, что ей уже дважды приходилось отпрашиваться с уроков домой. Бобби был на занятиях только в первый день, а потом вовсе отказался ходить в школу. По утрам он запирался в своей комнате на замок и не выходил оттуда до обеда. К счастью, директор его школы хорошо понимал проблемы детей-инвалидов. Он-то и посоветовал Элис пока оставить сына в покое. Пусть посидит пару недель дома, сказал директор, а дальше будет видно.
Но дальше происходило все то же самое. Что касалось самой Элис, то в последующие несколько недель боли в животе стали беспокоить ее чаще, но она терпела. Ни мужу, ни детям она больше ничего не говорила, полагая, что должна быть сильной, чтобы остальные могли на нее опереться. Так, во всяком случае, она сказала Памеле, которая даже не догадывалась, какую боль терпела Элис. У Памелы, впрочем, и у самой хватало причин для беспокойства. Бекки по-прежнему больше напоминала призрак, чем живого человека, хотя вот уже месяц работала в аптеке на полную ставку. По вечерам, возвращаясь домой, она сидела в своей комнате и плакала. Бекки никуда не ходила, ни с кем не встречалась и даже с братьями и сестрами общалась редко и неохотно. Смерть Джонни оставила в ее душе слишком глубокий след, чтобы она могла хотя бы задуматься о веселье.
С начала учебного года прошло больше месяца, когда однажды ночью с Элис случился еще один приступ. Ей пришлось приложить невероятные усилия, чтобы не закричать от боли и не разбудить Джима, который спал рядом. Ее рубашка мгновенно намокла от пота, голова кружилась. В конце концов, Элис не выдержала и, с трудом поднявшись, неверными шагами вышла в коридор. До ванной комнаты она дойти не успела — ее вырвало прямо в коридоре, и она с ужасом увидела на светлом линолеуме яркие пятна крови. Это действительно было серьезно — Элис поняла это по своему опыту работы сиделкой. Нужно было срочно что-то предпринять, но никаких сил у нее не оставалось. С невероятным трудом она все же добралась до ванной комнаты и просидела там несколько часов. Время от времени рвота возобновлялась, и каждый раз Элис выплевывала несколько кровавых сгустков. Когда же уже под утро она попыталась выйти из ванной, чтобы прибраться в коридоре, то едва не упала — ноги не держали ее, и лишь опираясь на стенку, Элис кое-как вернулась в спальню, чтобы разбудить Джима.
Накануне вечером Джим опять выпил, поэтому проснулся не сразу. Стоило ему, однако, увидеть лицо жены, как последний хмель слетел с него в мгновение ока. Элис была не просто бледной — она была зеленой, к тому же на ее ночной рубашке алели следы крови.
— Элис?! Что с тобой? — воскликнул он, садясь на кровати и глядя на нее расширившимися от ужаса глазами.
— Мне плохо, Джим, — ответила она срывающимся шепотом и тут же согнулась от боли. — Очень плохо… — Комната вокруг нее начала стремительно вращаться, и Элис медленно осела на пол. — Очень…
— Элис! Элис!.. — Бросившись к жене, Джим понял, что она потеряла сознание, и тут же набрал номер службы спасения — 911. Казалось, что жизнь оставила Элис, и Джиму пришлось приложить немалые усилия, чтобы взять себя в руки и объяснить медикам, что случилось. Глядя на распростертое на полу тело, Джим впервые заметил, как сильно осунулась и похудела его жена. Мысль о том, что она тоже может умереть, пронзила его как электрическим током, и он с мольбой сказал в трубку: — Приезжайте скорее, пожалуйста… Ей очень плохо.