Шарли же буквально купалась в отцовской любви. В начале месяца ей исполнилось пятнадцать, и местная газета поместила на своих спортивных страницах ее фотографию. В последнее время Шарли стала больше обращать внимание на мальчиков, а в одной из местных юношеских команд у нее даже появился преданный поклонник. И все же она куда больше дорожила обществом Джима и его советами, словно наверстывая то, чего недополучила за годы отцовского равнодушия. Об этом он сам рассказывал своим товарищам на собраниях общества «Анонимные алкоголики» и в конце концов попросил у дочери прощения. При этом Джим не удержался от слез, поразив Шарлотту в самое сердце. Джим сказал, что он и представить себе не мог, что рядом с ним подрастает такое чудо, но тут же добавил, что любит ее просто потому, что она — его дочь.
Джим совершенно искренне считал настоящим счастьем, что ему удалось избавиться от душевного паралича, который сковывал его столько лет, мешая быть хорошим отцом. Джим просил у дочери прощения за все случаи, когда он отмахивался от нее, игнорировал, раздражался и в то же время нарочито восторженно восхищался всем, что делал его старший сын. Тогда, сказал Джим, для него существовал только Джонни, и ему надо было лишиться сына, чтобы опомниться.
Этот откровенный разговор еще больше сблизил Джима и его дочь. Пожалуй, единственным, о чем теперь жалел Джим, было то, что он не может подобным образом объясниться и с Бобби. У него, однако, сложилось стойкое представление, что раз сын не говорит, значит, он и ничего не понимает и разговаривать с ним бесполезно. Кроме того, каждый раз, когда мальчик попадался ему на глаза, Джим с новой силой ощущал тяжкий гнет собственной вины. Неловкость и стыд за свои ошибки и недостойное поведение сковывали и его собственный язык, так что разговор с Бобби вряд ли мог у него получиться.
Элис была очень рада тому, как складываются отношения между Шарли и отцом. Они с Джонни много говорили об этом — о том, как хорошо, что Джим осознал свои ошибки и стал общаться с дочерью, и о том, что он обратился к «Анонимным алкоголикам». Последнее обстоятельство они оба приписывали аварии, в которую попали Джим и Шарлотта, но Элис все же в глубине души подозревала, что это Джонни каким-то образом заставил отца бросить пить и подтолкнул его к тому, чтобы открыть дочери свое сердце.
— Я ждала этого много лет, — сказала она Джонни, когда он помогал ей в домашней прачечной. — Это самый настоящий прорыв, как теперь говорят. Или чудо. Вернее — два чуда…
В самом деле, Джим не пил. Совсем. Он, наконец, сумел признать успехи своей дочери и явил ей свою любовь и уважение. Но и это было еще не все. Главное, к Бобби вернулась способность говорить, и это тоже сделал Джонни. Правда, мальчик пока разговаривал только с ней и с братом — и ни с кем больше, но Джонни сказал, что он пока не чувствует себя достаточно уверенно и что настанет день, когда Бобби сумеет преодолеть себя. И день этот, похоже, приближался. Элис заметила, что ее младший сын стал чаще улыбаться и меньше сидеть в одиночестве в своей комнате. Он был теперь похож на человека, который возвращается в лоно семьи после долгого отсутствия или болезни. Кроме того, он стал лучше учиться. Оставаясь наедине с матерью или с Джонни, Бобби болтал не переставая. У него было о чем им рассказать, о чем спросить, а иногда он даже пытался шутить. Правда, делал он это пока неуклюже, стесняясь, но для Элис это было еще одним признаком несомненного выздоровления.
— Ну а ты, мама? — спросил ее Джонни. — Чего бы хотелось тебе?
Элис сама ни о чем не просила сына. До сих пор Джонни делал то, что считал необходимым.
— Я? — переспросила Элис, поворачиваясь к нему. — Мне бы хотелось, чтобы ты вернулся к нам навсегда.
Но они оба знали, что это невозможно. Конечно, Джонни остался бы, если б мог, поэтому Элис только сказала:
— Все равно я очень рада, что ты побыл с нами хотя бы это время. Ты столько для нас сделал! Честно говоря, ты спас нас всех.
И действительно, Джонни вернулся к ним три месяца назад. За это время он совершил для своей семьи чудеса, и Элис не могла не понимать, что работа, ради которой он вернулся к ним, завершена. Но каждый раз, когда она задумывалась об этом, ей становилось страшно, потому что она знала: скоро, очень скоро ему придется их покинуть.
— Ты ведь не исчезнешь внезапно? — спросила она и пристально взглянула на сына.
— Нет, мама. Я бы никогда не поступил так с тобой, — ответил он и добавил: — Я обязательно скажу тебе, когда будет пора.
Джонни давно понял, что шок, пережитый матерью, был особенно глубоким именно из-за того, что все произошло неожиданно, без предупреждения. И ему не хотелось причинить ей боль снова.
— Я скажу, — повторил он, словно прочтя ее мысли. — На этот раз ты будешь готова.
— Никогда, никогда я не буду готова расстаться с тобой! — воскликнула Элис, и глаза ее заблестели от подступивших слез. — Как можно подготовиться к такому?! О, как бы мне хотелось, чтобы ты остался с нами навсегда — хотя бы в таком образе!
— Ты же знаешь: если бы я мог, я бы остался, — сказал Джонни печально и обнял Элис. — И я обещаю, что на этот раз ты будешь готова сказать мне «до свидания». — Он улыбнулся. — Теперь все будет иначе, уж можешь мне поверить!
И хотя он говорил так, что не поверить ему Элис не могла, она все равно содрогнулась, припомнив безысходное отчаяние и боль, которые обрушились на нее после его гибели.
— Нам всем очень повезло, что ты… что тебе разрешили провести с нами хотя бы эти месяцы, — сказала она, понимая, что и так получила нежданный, невероятный подарок. — Скажи, дорогой, ты уже сделал все, что собирался, — все свои дела?
— Не знаю. Не думаю, — ответил Джонни несколько неуверенным тоном. Он действительно поначалу не знал, зачем вернулся, и только по мере развития событий ему стала ясна цель его миссии. Его внезапная смерть нарушила нормальное течение многих жизней, и теперь он пытался привести их в порядок. И во многих отношениях ему удалось сделать даже больше, чем он сумел бы, если бы остался в живых. Правда, Джонни никогда не знал, какие конкретно шаги ему следует предпринять в том или ином случае. Как только он справлялся с одним делом, перед ним тотчас возникала очередная задача.
— Мне кажется, когда сделаю все, что был должен, мы оба это поймем, — добавил он и посмотрел на Элис, а она чуть заметно кивнула в ответ. И она, и сам Джонни чувствовали, что этот день недалек. На это указывала вся логика развития событий, к тому же, наблюдая за сыном после его возвращения, Элис научилась многое угадывать.
— И тогда ты растаешь в воздухе? — неуверенно проговорила она, не сумев скрыть испуга.
— Я же сказал тебе, мама, я никогда не поступлю с тобой подобным образом, — повторил Джонни, который вдруг показался Элис очень взрослым и мудрым. — Да и они не позволили бы…
Действительно, подумала Элис, ведь они — кем бы они ни были — вернули Джонни, чтобы лечить старые раны, а не наносить новые.
— Хорошо, — сказала она. — Я просто хочу знать… Хотя вряд ли я смогу быть к этому готова.