— Да, — вздыхаю я. — Надо.

Он поворачивает ключ, и минивэн затихает. Я отстегиваю ремень, беру свой досадно легкий стаканчик из-под кофе и рывком поднимаю с пола рюкзак. Стоит мне открыть дверь, как на меня обрушивается порыв колючего ветра, кажущегося особенно холодным после теплого кокона минивэна. Я выскакиваю наружу, захлопываю дверцу и, дрожа от холода, обегаю машину спереди, чтобы подойти к Люку. Он выглядит абсолютно безмятежным.

— Неужели тебе не холодно? — поражаюсь я.

— Нет, — отвечает он, пожимая плечами. — Разве это холод по сравнению с рекой Чарльз! — добавляет он, и я ничего не понимаю.

Люк берет меня за свободную от кофейного стаканчика руку, и мы быстро идем к зданию школы. Пальцы у Люка в мозолях, и я сразу вспоминаю свои записи, где говорится, что у Люка в комнате есть гитара. Мне нравится думать о том, что когда-нибудь он сыграет мне какую-нибудь любовную балладу.

Когда мы проходим примерно половину парковки, какая-то запоздавшая машина занимает одно из немногих оставшихся мест в центре. Голубой четырехдверный седан, наверное когда-то принадлежавший чьей-то маме.

Приглядевшись, я вижу за рулем Брэда, с которым сижу на математике. За рулем он смотрится до смешного маленьким, и я с улыбкой машу ему рукой.

Он отвечает мне злобным взглядом.

Даже интересно, что же я могла сделать Брэду с математики, чтобы заслужить такое презрение? Но сейчас, этим солнечным морозным утром, когда я шагаю по парковке за руку со своим восхитительным бойфрендом, мне нет дела до Брэда с математики.

Мне вообще нет дела ни до кого, кроме Люка.

— Я точно не могу поменять напарника? — довольно медленно, словно давая мне возможность вставить свое слово, спрашивает Джейми у миссис Гарсия. Несколько наших одноклассников с любопытством смотрят на меня, ожидая, как я отреагирую.

— Мисс Коннор, я уже не в первый раз вам повторяю: напарник, которого вы выбрали себе в начале года, останется вашим напарником до последнего звонка. И я больше не желаю слышать об этом, вам понятно?

Миссис Гарсия поворачивается к Джейми спиной и начинает писать на белой доске план сегодняшнего занятия. Джейми возмущенно закатывает глаза и плетется к своей парте, швыряет сумку и с таким грохотом отодвигает свой стул, что он врезается в мой стол.

— Да плевать мне, — цедит она, плюхаясь на стул.

— Привет, Джей, — тихо здороваюсь я.

— Не разговаривай со мной! — рявкает она.

— Но мне придется — у нас же общее задание.

— Тогда говори только по-испански! — приказывает Джейми.

—Ола, Джейми, — в шутку говорю я, но Джейми не только не смеется, но снова притворно закатывает глаза. Тогда я решаю опробовать новую тактику, о которой я-вчерашняя любезно проинформировала меня-сегодняшнюю в утренней записке.

— Мне нужна твоя помощь, — шепчу я.

— Обращайся за помощью к своему драгоценному Люку, — в полный голос отвечает Джейми, не поднимая глаз от задания.

— Я хочу найти своего отца.

— Погугли в Интернете.

— Уже пробовала, — вру я.

— И чего тебе от меня нужно? Хочешь, чтобы я порылась в делах у матери? — спрашивает Джейми. На меня она по-прежнему не смотрит, но в ее ледяном тоне я слышу нотку сочувствия.

Ее вопрос ставит меня в тупик. Я молчу. Наконец Джейми поднимает глаза.

— Ты этого добиваешься, да? Хочешь, чтобы я поискала информацию о твоем отце в юридической картотеке у матери?

Слово «юридический» проливает свет на все дело. Ну конечно! Мама Джейми в течение многих лет будет адвокатом по бракоразводным делам, должно быть, она вела и дело моих родителей. Я киваю, позволяя Джейми думать, будто в этом и состоял мой план.

— Ты поищешь? — Я умоляюще смотрю на нее. Вообще-то я завела весь этот разговор только для того, чтобы заставить Джейми поговорить со мной, однако я ведь и в самом деле хочу разыскать своего отца. Почему бы не убить двух зайцев разом?

— Может быть, — бурчит Джейми, пожимая плечами, и снова возвращается к нашему заданию.

— Спасибо, — шепчу я через наши сдвинутые столы.

Она остается непроницаема.

Глава двадцать первая

Уже пора спать, а моя мама все еще на свидании с мужчиной, которого бросит в следующем месяце.

Переодевшись в пижаму, умывшись и почистив зубы, я достаю конверт из ящика стола. Он лежит именно там, где должен лежать согласно записке. Клапан изрядно потрепан от частого открывания и закрывания.

Я знаю, что нашла содержимое этого конверта почти четыре месяца тому назад. Знаю и то, что до сих пор почти ничего не сделала с этой информацией.

Высыпав фотографии и открытки на покрывало, я начинаю медленно и методично просматривать их. Фотографии из отпусков, снимки во дворе за домом, праздники. Счастливая семейка, да и только.

Глядя на улыбающееся лицо своего отца, я вновь возвращаюсь к единственному воспоминанию о нем, оставшемуся у меня в будущем. Страшное воспоминание преследует меня.

Не знаю, как я туда попала. Я просто стою там, в толпе скорбящих, по-разному переживающих свое горе.

Похожий на кирпичную стену мужчина едва сдерживает слезы, мужчина помоложе с прической, модной в восьмидесятые, открыто плачет. Моя бабушка, промокшая под дождем, убитая горем, совершенно сломлена. Рядом со мной рыдает мама. Она выглядит совсем молодой и... беззащитной. Женщина в платье с глубоким вырезом пытается крепиться, возможно, ради маленького мальчика, стоящего перед ней. Даже каменная статуя слева от меня оплакивает неизвестного мне почетного гостя кладбища.

Из записей мне известно, что раньше я думала, будто это похороны моего отца. Сейчас я могу только горько усмехнуться над собой, потому что помню: отец пришел чуть позже и встал в задних рядах, в стороне от моей и своей матери.

Я смотрю на него и вижу, как он пытается овладеть собой, в то время как священник, которого я не слышу, читает свою проповедь.

Я помню, что хочу отвернуться, — и вижу вдалеке кладбищенского сторожа, который наблюдает за нами. Наблюдает за мной.

Он стоит перед замаскированной под склеп сторожкой для инструментов и улыбается. Это не кривая вымученная гримаса, такая улыбка рождается в глубине сердца, когда хочешь подбодрить кого-то, но можешь только улыбнуться.

Мне хочется подбежать и пнуть его ногой, но я не трогаюсь с места. Я смотрю на него в упор до тех пор, пока он не отшвыривает сигарету и не скрывается в своем сарае.

Похороны закончены, и мой отец уходит.