Но и за наш старый дом, дорогая мама, не волнуйся – новый я строю в другом месте, там, где когда-то был выгон, а старый решил не разбирать, а сохранить, как память – зная, как он дорог твоему сердцу.
Иногда я спрашиваю – а ради чего, собственно, я все это затеял?.. Ведь моя ферма и без того приносит неплохой доход, и в нашем графстве, и, во всяком случае, в целом штате я не самый бедный человек… Честно говоря – и сам не знаю. Может быть, это потомственная, наследственная тяга к хозяйству, которая досталась мне от моего деда Джеральда?.. Наверняка, если бы он теперь был жив, он одобрил бы мои хозяйственные замыслы.
Как твои дела? Как ты себя чувствуешь? Знаешь, мама, я очень часто вспоминаю о тебе – делая то или иное на ферме, я все время задаю себе вопрос – а как бы отнеслась к этому моя мать, будь она здесь?..
Думаю, что ты одобрила бы все мои начинания.
Привет Ретту Батлеру.
С самыми наилучшими пожеланиями и сыновьей любовью, целую тебя крепко – твой сын.
26 мая 19.. года,
поместье Тара,
штат Джорджия
Она перечитала это письмо, беззвучно шевеля губами, наверное, раз десять – особенно те места, где ее сын писал о том, как отнеслась бы она, Скарлетт, к тому, чем он теперь занимается…
– Ну конечно же, замечательно, – прошептала она, – как я еще могу на это посмотреть?.. Какой все-таки у меня хороший сын…
Настроение ее сразу же поднялось. Скарлетт с нежностью смотрела на письмо, лежащее перед ней…
Подумать только – ведь еще недавно, какую-то неделю назад, этот листок бумаги находился в Таре… И ее старший сын наверняка писал его за тем самым старинным столом, за которым в свое время ее отец так любил играть в покер с соседями-плантаторами.
Ее поместье…
Ведь у нее когда-то было свое поместье!.. А теперь…
Да, Ретт, конечно же, как всегда прав – жизнь очень переменчива.
Скарлетт закрыла глаза – воспоминания об ушедшей молодости нахлынули на нее с новой силой…
Вот она едет в бричке в сопровождении близнецов – Стюарта и Брента. Они небрежно развалились сзади, вытянув скошенные в лодыжках, длинные, в сапогах до колена, мускулистые ноги первоклассных наездников – наверняка лучших во всем штате. Высокие, крепко сбитые, с узкими, подпоясанными широкими кожаными ремнями талиями, стройней тростников, что растут у илистой речки, в своих темно-коричневых легких куртках, они совершенно неотличимы друг от друга, как две коробочки хлопка…
На светло-зеленом фоне молодой еще листвы белоснежные кроны цветущих величественных деревьев мерцают в косых лучах заходящего солнца. Лошади ее спутников, очень крупные, каких немного тут, в Джорджии, золотисто-гнедого цвета – точно такого же, как и шевелюры Стюарта и Брента.
Они приезжают в Тару – на пороге их, как и всегда, встречает Мамушка…
Ей вспоминается весна в Джорджии – с частыми, очень теплыми дождями и взрывами беловато-розовой пены цветущих персиковых и кизиловых деревьев, которые через неделю осыплют болотистые поймы рек своими нежными лепестками. Багряные закаты окрашивают красные пахотные борозды глины еще более темным багрянцем. Влажные, вывороченные лемехом пласты земли, алая хлопковая зернь посевов…
Их свежевыбеленный дом – тот самый, в котором она родилась и в котором теперь доживает ее сын – наверное, последние месяцы или недели, пока не переселится в новый. Этот дом на холме кажется ей островком среди потревоженного океана вспаханной красноватой земли, волн пахоты, словно окаменевших в какой-то момент… В момент прибоя…
О, эта девственно-алая земля, кроваво-красная после малейшего дождика, кирпично-темная, пыльная в июльскую засуху… Край белых патриархальных особняков, красноватых пашен и неторопливых, мутно-желтых рек, несущих свои воды в Атлантику…
Край резких контрастов – яркого, горячего солнца и глубоких темных теней…
Край красивых, благородных людей – как ее отец, как ее дядья…
Привольная жизнь плантатора Юга…
Где она теперь?..
Разве что в воспоминаниях каких-нибудь беззубых стариков и старух. Да и тех уже, считай, почти не осталось…
* * *
Скарлетт вновь, точно так же, как и позавчера, не заметила, как задремала с письмом в руке. И вновь ее разбудило появление Ретта.
На этот раз мистер Батлер вошел, держа в руках горностая.
– Скарлетт, – улыбнулся Ретт, – у тебя в последнее время появилась очень скверная привычка…
Скарлетт очнулась и непонимающе посмотрела на вошедшего мужа.
– Ретт?..
Тот вновь заулыбался.
– Ну да…
Скарлетт была еще там – в родной Джорджии… Появление Ретта и его слова о каком-то там горностае были ей неприятны…
А потом… Почему он тут, почему он не поехал в свою контору?..
– Ты не в конторе?..
Подсев на кушетку подле кресла, в котором разместилась Скарлетт, Ретт произнес:
– Знаешь что, мне это все уже надоело… Работать, работать… Сколько можно?..
Скарлетт удивленно посмотрела на своего мужа и спросила:
– Не узнаю тебя… Ты ведь и сам говорил мне, что работа для тебя только в радость…
Мистер Батлер поморщился.
– Ну да…
– А теперь ты вот утверждаешь, что она тебе надоела…
Вытянув ноги, Ретт нежно погладил горностая – тот боязливо съежился.
– Знаешь что, Скарлетт, – начал Ретт, – ведь и радость иногда надоедает…
Она недоуменно подняла глаза на мужа и поинтересовалась:
– Это ты о чем?..
– Я говорю, что иногда хочется просто так вот, тихо посидеть в своем доме, в кабинете, повозиться с этим маленьким зверьком…
– Значит, ты сегодня не был в Окленде?.. – уточнила Скарлетт.
Ретт покачал головой.
– Нет.
Скарлетт слегка удивилась.
– Чем же ты тогда занимался?.. Ведь уже почти полдень…
Указав взглядом на сидевшего у него на коленях уже присмиревшего пушистого зверька, Ретт с довольной улыбкой ответил:
– Им вот…
Скарлетт вновь с недоумением посмотрела на своего мужа.
– То есть…
– Я говорю – сегодняшний день я решил целиком и полностью посвятить нашему горностаю…
Передернув плечами, она произнесла:
– Не понимаю…
Ретт, продолжая все так же нежно поглаживать зверька, спросил: