Скарлетт каким-то непонятным чувством, интуитивно утвердилась в мысли, что в ее жизни должно произойти что-то страшное, что-то такое, что целиком перевернет все ее представления и о Ретте, и о самой жизни…
Но что же именно и когда?..
Этого она не знала…
* * *
После истории со столь неудачным посещением универсального магазина Скарлетт оставила всякие надежды как-нибудь избавиться от грызуна – более того, если бы она и захотела это сделать, то вряд ли бы смогла: Ретт ни за что на свете не оставил бы своего любимца наедине со своей женой…
Иногда на Скарлетт накатывали самые настоящие приступы ярости – она была готова вскочить и все сметать на своем пути, словно в отместку за свое теперешнее чудовищное прозябание…
Иногда она внезапно ощущала, что такое озлобление направляется на самое дорогое, самое близкое и родное, что у нее только есть – на Ретта…
Ей становилось страшно только от того, что она может подумать о Ретте…
И Скарлетт подсознательно направляла свою агрессию на «облезлого хомяка»…
В такие минуты она шептала:
– О, если бы только в моих силах было задушить тебя!..
Если бы в тот момент кто-нибудь спросил Скарлетт, кого именно она имеет в виду, Ретта Батлера или же горностая, то она наверняка бы назвала последнего…
Однажды (это была уже вторая неделя июля), Ретт, зайдя в комнату к Скарлетт, официально и сухо произнес:
– Я ухожу на несколько часов – мне необходимо быть в банке, оставляю тебя одну.
Скарлетт, не поднимая головы, ответила:
– Хорошо…
«Интересно, почему это Ретт вдруг решил мне сообщить о том, что уходит, – подумала она. – Ведь он никогда раньше так не поступал… Странно, однако, очень даже странно…»
Ретт прищурился.
– Если с моим горностаем… С моим Флинтом что-нибудь случится…
Он не закончил высказывания, многозначительно посмотрел на Скарлетт и вышел.
Впрочем, Ретт мог и не продолжать…
«Интересно, что бы он сделал со мной на этот раз?.. – невесело подумала Скарлетт. – Может быть, просто бы убил?..»
Скарлетт задумчиво проводила его взглядом и подумала: «Наверное, он никогда не боялся так за меня, как теперь дрожит за этого зверька… Ни за меня, ни за наших детей…»
Посидев еще несколько минут, она поднялась и почему-то пошла в сторону кабинета своего мужа – наверное, чисто машинально…
Так же машинально дернув на себя латунную дверную ручку, она с удивлением обнаружила, что дверь не заперта…
«Интересно, – подумала Скарлетт, – он действительно забыл закрыть ее?.. Или же мне так доверяет?.. Нет, что-то не похоже…»
Горностай сидел в углу кресла – заметив Скарлетт, он бросился под шкаф.
– Боишься, – пробормотала Скарлетт, – боишься… Понимаю… Я бы тоже на твоем месте боялась… Правильно делаешь…
Она уселась на диван и осмотрелась по сторонам, словно желая убедиться, что в кабинете ее мужа действительно никого нет.
Да, за это время кабинет Ретта пришел в самое настоящее запустение. По углам висели клочья паутины, на столе и книжном шкафу ровным толстым слоем лежала пыль… В углу, между кушеткой и шкафом, стояла небольшая мисочка с остатками какой-то еды – наверняка, недоеденной горностаем…
«Мерзость запустения, – раздраженно подумала Скарлетт, – и этот человек все еще считает себя настоящим джентльменом… Как же можно так опускаться?.. А все из-за этого грызуна…»
Она взяла с подоконника ветошь, чтобы прибрать. Смела пыль со шкафа, подошла к столу…
Неожиданно взгляд ее упал на большую старинную гравюру формата in folio, изображающую простодушно веселящихся крестьян Южной Тюрингии – эту гравюру Ретт приобрел на каком-то аукционе несколько месяцев назад и очень гордился ею; он был уверен, что она принадлежит авторству самого Дюрера…
Листок серовато-желтой плотной бумаги лежал, прикрытый от солнца и мух, затемненным стеклом… Отодвинув стекло, Скарлетт взяла гравюру в руки.
– Ничего его больше не интересует, – пробормотала она, – ничего… Даже это… Да, Ретт окончательно сошел с ума, он нашел себе новую, живую игрушку…
И неожиданно на Скарлетт накатил тот самый приступ злобы, который раньше так пугал ее…
Да, этому человеку на старости лет надо все, что угодно – картины, гравюры, какие-то живые игрушки, вроде этого горностая…
Все, кроме нее…
Значит, она ему больше не нужна?.. Выходит, так…
Она не вынуждала его на это – Ретт самостоятельно сделал свой выбор.
Ты выбрал не ее, Скарлетт О'Хару, а этого облезлого грызуна?..
Ты даже не хочешь разговаривать с ней, предпочитая ее обществу – вот это?.. Что ж – хорошо. Прекрасно.
Просто замечательно…
Взяв из выдвижного ящика стола острый ланцет, Скарлетт сделала на серовато-желтом гравюрном листке осторожный надрез – старинная плотная бумага не поддалась, на изображении осталась лишь едва для глаза различимая царапина… Ах, так?..
Ну, что ж – тем хуже для вас. Вы еще узнаете, что значит оскорбить Скарлетт О'Хару Гамильтон Кеннеди Батлер… И все-таки – Батлер…
А, не все ли равно?.. Разве эта фамилия что-нибудь меняет?..
Лицо Скарлетт скривилось от какой-то странной улыбки… Осмотрев ланцет и попробовав его остроту на ноготь (так когда-то делала ее мать), она с удовольствием сделала большой надрез на гравюре…
Потом еще один… еще один… Еще…
Она яростно кромсала этот желтый лист бумаги, будто бы на нем было изображение какого-то ее злейшего врага…
Спустя минут пять гравюрный лист превратился в какие-то лохмотья – Скарлетт, осторожно положив ланцет на прежнее место, села на корточки и посмотрела на сидевшего в углу горностая.
– Нельзя так делать, – произнесла она со странной улыбкой, – нельзя… Придет твой папа и будет сердиться… Нельзя…
Горностай слегка приподнялся на задние лапы и зашипел – это была поза угрозы…
Скарлетт вновь улыбнулась – эта реакция грызуна почему-то рассмешила ее…
– Вот об этом ты должен рассказать не мне, Флинт, а своему папочке… А я тебе скажу только одно: нельзя так делать… Зачем ты своими когтями порвал такую замечательную гравюру?.. Ты ведь знаешь, что твой папочка коллекционирует произведения искусства?.. Они ведь приносят ему радость, приносят удовольствия – точно также, как и ты сам… Что он теперь будет говорить?..
Бросив искромсанную гравюру на пол, Скарлетт вышла из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь…