Был в последние годы в жизни Ретта и такой период, когда он весь отдавался музыке, и тогда в его доме, в длинной зале с решетчатыми окнами, где потолок был расписан золотом и киноварью, а стены покрыты оливково-зеленым лаком, устраивались необыкновенные концерты: величавые тунисцы в желтых шалях перебирали туго натянутые струны огромных лютней, негры, скаля зубы, монотонно ударяли в медные барабаны, стройные, худощавые индийцы в чалмах сидели, поджав под себя ноги, на красных циновках и, наигрывая на длинных дудках, камышовых и медных, зачаровывали (или делали вид, что зачаровывают) больших ядовитых кобр и отвратительных рогатых ехидн. Резкие переходы и пронзительные диссонансы этой варварской музыки волновали Ретта в эти моменты не менее, чем прелесть музыки Шуберта, дивные элегии Шопена и даже могучие симфонии Бетховена.
Он собирал музыкальные инструменты всех стран света, даже самые редкие и старинные, какие можно найти только в гробницах вымерших народов или у немногих еще существующих племен, уцелевших при столкновении с западной цивилизацией. Он любил пробовать все эти инструменты. В его коллекции был таинственный «джурупарис» индейцев Рио-Негро, на который женщинам смотреть запрещено, и даже юношам это дозволяется лишь после поста и бичевания плоти: были перуанские глиняные кувшины, издающие звуки, похожие на пронзительные крики птиц, и поющая зеленая яшма, находимая близ Куцко и звенящая удивительно приятно. Были в коллекции Батлера и раскрашенные тыквы, наполненные камешками, которые гремят при встряхивании, и длинный мексиканский кларнет, – в него музыкант не дует, а во время игры втягивает в себя воздух; и резко звучащий «туре» амазонских племен, – им подают сигналы часовые, сидящие весь день на высоких деревьях, и звук этого инструмента слышен за три мили; и «тепонацли» с двумя вибрирующими деревянными языками, по которому ударяют палочками, смазанными камедью из млечного сока растений; и колокольчики ацтеков, «иотли», подвешенные гроздьями наподобие винограда; и громадный барабан цилиндрической формы, обтянутый змеиной кожей, какой видел некогда в мексиканском храме спутник Кортеса, Бернал Диац, так живо описавший жалобные звуки этого барабана.
Ретта эти инструменты интересовали своей оригинальностью, и он испытывал своеобразное удовлетворение при мысли, что Искусство, как и Природа, создает иногда несуразных уродов, оскорбляющих глаз и слух человеческий своими формами и голосами.
Однако они скоро ему надоели, и вновь началось увлечение классической музыкой. Ретт объездил всю Европу, бывал во всех лучших операх, слышал лучшие голоса своего времени. И по вечерам, сидя в ложе, он снова с восторгом слушал «Тангейзера», и ему казалось, что в увертюре к этому великому произведению звучит трагедия его собственной души.
Но годы брали свое, Ретт все реже покидал свой опустевший дом, и последнее время, поскольку он серьезно увлекся живописью, покидал пределы города в основном только из-за знаменитых аукционов картин. Становясь поневоле домоседом, Ретт обратил внимание на запущенность своего дома, и как раз собирался заняться его ремонтом и новой обстановкой. Это было нужно и для того, чтобы не вспоминать года пьянства от тоски и не тосковать вновь. Чтобы такое не повторилось, он даже старался избегать держать в своем доме спиртное. Но одиночество оставалось одиночеством, и общество чернокожей служанки не нарушало его. И вот когда незнакомка сделала слегка неуважительное замечание о его доме, Батлера это неожиданно задело.
Только усилием воли Ретт сдержал себя и не проронил ни слова.
– Так вот, в коридоре я увидела лестницу, ведущую наверх. Там же убирала служанка. И она мне сказала, что мансарда пустует. Я хотела бы снять ее!
Батлер вдохнул и выдохнул воздух. Предложение показалось ему нахальным и неуместным. Очень нужны были ему соседи!
– Мансарда не сдается! – твердо проговорил он. – Она нужна мне самому!
– Можно узнать, зачем?
«Какое ей дело, для чего мне нужна собственная мансарда?» – подумал раздраженно Ретт, но вслух постарался быть вежливым:
– Извольте! Я собираюсь перенести туда часть моей библиотеки…
– Но где же ваша библиотека? – спросила дама.
– Как где? – удивился Батлер и развел руками. – Она везде! В каждой комнате. Вот, например, здесь, в кабинете! Разве вы не видите книжных шкафов? По-моему, их нельзя назвать незаметными!
– Но тут их немного! – сказала женщина. Батлер сжал губы, чтобы набраться терпения, потом сухо сказал:
– Шкафы с моими книгами разбросаны по всем комнатам. Я их хочу собрать на мансарде, чтобы наконец получилась библиотека!
Не станет же он рассказывать этой незнакомке, что собрать библиотеку было давним заветным желанием Ретта Батлера, одним из тех желаний, которые вдруг ни с того ни с сего одолевают старых людей и заставляют их выглядеть в глазах других настоящими чудаками! Желание это было продиктовано и личной потребностью Ретта читать лучшие из лучших произведений, которые только были созданы в мировой литературе. Он, получивший в молодости прекрасное образование, хотел наверстать упущенное за годы «неджентльменской» жизни, когда складывался его основной капитал. Теперь же Ретт хотел накопить капитал духовный, чтобы оставить его своим детям и внукам.
Немногие оставшиеся в живых родственники старика Батлера поговаривали, что первым чудачеством Ретта была страсть к коллекционированию денег. Надо заметить, их замечания имели под собой основания: к своим почтенным годам Ретт Батлер собрал просто уникальную на побережье Тихого океана коллекцию долларов! Она, эта коллекция, хранилась в нескольких банках, а также была вложена во многочисленные предприятия как в самом Сан-Франциско, так и окрестных городах.
Однако в последнее время, как уже говорилось, сам Батлер несколько удалился от дел, перепоручив их ведение молодому и толковому управляющему Джедду Николсону.
Джедд по нескольку раз на дню появлялся в доме своего шефа, ожидая от него распоряжений. Затем, когда в продаже появились первые телефонные аппараты, юноша настоял на приобретении этого новейшего устройства. Николсон утверждал, что теперь не будет так часто беспокоить Батлера по разным производственным пустякам. И действительно, Джедд стал реже бывать у Ретта. Однако вместо молодого управляющего появился тяжелый аппарат, который частенько сотрясал своим звоном весь дом от первого до третьего этажа, а также мансарду, чердачное помещение и подвал.
Этот ящик, как его называла Саманта, служанка Батлера, прекрасно заменил собой расторопного Джедда и со временем стал почти таким же надоедливым, как и сам управляющий Джедд.
Саманта была старой негритянкой, она недавно служила у Батлера, одновременно исполняя роль кухарки в доме. Женщина просто боялась подходить к аппарату.
Это ее, моющую пол в коридоре, заметила дама, пришедшая в дом вместе с антикварами.
Посетительница внимательно посмотрела на Ретта.
– Вы хотите добавить новые книжные шкафы? Ведь я сама видела, что в коридоре и во всех остальных комнатах полно свободного места!