Медина подумала, что ему, должно быть, неприятно признавать свою не правоту перед человеком, который младше его, и, чтобы сгладить неловкость, торопливо добавила:
— Я предлагаю начать занятия прямо сейчас. За домом есть место, где мы будем в тени. К тому же туда долетает прохладный бриз с моря.
Маркиз в ответ сделал типично восточный жест и сказал:
— Слушаю и повинуюсь.
Медина повела его за дом. Там было нечто напоминающее веранду, выходящую в небольшой садик. За садом до самого моря лежал голый песок.
Солнце нестерпимо палило, но в тени веранды было прохладнее.
Селим, видимо, догадывался, что они устроятся здесь, потому что между двумя шелковыми подушками на персидском ковре стоял низенький столик.
На нем маркиз увидел стопку книг, а также перо и чернильницу, сделанную из куска песчаника.
Медина села по-турецки на ковер и подложила под спину подушку.
Маркиз попытался сделать то же самое. В Индии ему довелось поупражняться, и Медина была удивлена, что у него оказались такие гибкие ноги.
Она видела, что он очень гордится тем, что ему удалось скопировать ее позу, но говорить об этом не стала, а вместо этого завела с ним беседу по-арабски.
Маркиз отвечал ей, а она указывала ему на ошибки и поправляла его.
Они немного поговорили об Аравии, и Медина обнаружила, что маркиз знает об этой стране больше, чем она могла ожидать.
Потом он внезапно спросил:
— Вы когда-нибудь были в Англии?
Медина ненавидела лгать, к тому же кривить душой не было никакого смысла, поэтому она честно ответила:
— Давным-давно, еще ребенком.
— Признаться, я удивлен, — сказал маркиз. — И как вам понравилась моя страна?
— Я был слишком мал и не помню, — уклончиво ответила Медина.
— Но вы же с тех пор встречали англичан, например, Ричарда Бертона, — сказал маркиз. — Что вы думаете о нем?
— Я думаю, что его едва ли можно назвать англичанином, — ответила Медина. — Он всегда говорил, что арабский — вот его настоящий родной язык, что в Аравии он думает как араб и забывает, что принадлежит какой-то другой нации.
Маркиз улыбнулся.
— Это самая лучшая маскировка. Вы должны, Али, не только заставить меня говорить по-арабски, но и думать как араб.
— Для вас это невозможно! — ответила Медина.
— Почему? — резко спросил маркиз.
— Потому что, хотя вы вряд ли в этом признаетесь, Англия значит для вас слишком много, и не только из-за вашего положения в обществе, но и оттого, что вся ваша жизнь построена на убеждении, что лучше страны нет во всем мире.
Медина неожиданно поймала себя на том, что говорит с маркизом так же серьезно, как говорила бы с отцом.
Ею руководила интуиция, и она произносила скорее то, что чувствовала, чем то, что хотел, по ее мнению, услышать от нее маркиз.
Он с удивлением посмотрел на нее и сказал:
— Возможно, вы правы, но сейчас, убежав из Англии, я пытаюсь об этом забыть.
— Никто не может уйти от того, с чем родился.
Сказав эти слова, Медина с горечью подумала, что так оно и есть.
Она родилась англичанкой, и хотя сейчас больше всего на свете ей хотелось бы быть арабкой и забыть о самом существовании Англии, Медина понимала, что это невозможно.
— Просто поразительно, что вы проявляете такую мудрость, говоря о вещах, которые, в сущности, не имеют к вам отношения, — сказал маркиз.
— Они имеют отношение к вам, — ответила Медина. — Я хочу, чтобы вы задумались о себе и на то время, пока вы здесь, стали частью Аравии.
Она помолчала и добавила:
— Вы араб, вы говорите по-арабски, вы живете, как подобает правоверному, и Аллах защищает вас.
— Я взял с собой книгу, — сказал маркиз, — в которой написано, как правоверный мусульманин должен себя вести.
— Так читайте ее! И учите, потому что это очень важно, молитвы, которые каждый мусульманин повторяет, входя в Мекку.
С этими словами Медина подвилась, давая маркизу понять, что урок окончен.
Когда она ушла, маркиз смотрел ей вслед и думал, что такого странного юношу, как Али, он еще не встречал.
Он был восхищен изяществом его движений и гибкостью тела, которое он скорее чувствовал, нежели видел под просторным бурнусом.
Потом маркиз поглядел на море и внезапно подумал, что бы сказал Руперт, увидев его сейчас.
На мгновение на него нахлынула тоска по Англии.
Он вспомнил свое поместье, своих лошадей, вспомнил большие роскошные комнаты в Энджелстоун-Хауз и приемы, на которые собирались его многочисленные друзья.
Внезапно, когда все эти картины проплывали перед его внутренним взором, он почувствовал едва уловимый аромат ладана.
И сразу же эти картины сменились другими, и совсем иные чувства овладели маркизом.
Он вновь испытал тот же душевный подъем, что и накануне, и предчувствие, что скоро должно произойти нечто важное, опять овладело им.
Селим разделил с гостями трапезу, состоящую из диковинных восточный кушаний.
Впрочем, несмотря на свою необычность, они показались маркизу очень вкусными.
Еду они запивали лимонным шербетом, хорошо утоляющим жажду, а потом был подан неизбежный чай с мятой, к которому маркиз постепенно уже начинал привыкать.
— Сегодня, — сказал Селим, — вы с Али будете покупать ладан в дополнение к тому, который вы уже приобрели в Омане.
Маркиз внимательно слушал, а Селим продолжал:
— Объяснение таково: вам не удалось достать нужного количества в Дофаре, и вы попросили меня снабдить вас недостающим товаром с моих собственных деревьев.
— Буду ждать с нетерпением, — сказал маркиз. — На самом деле я и понятия не имел, что ладан растет на деревьях!
Через час он и Медина в сопровождении Нура выехали из города.
Маркиз впервые увидел тощие неприметные деревца, которые служили источником ладана.
Старый бедуин встретил их и, когда Медина объяснила, что им нужно, повел их к роще.
Издалека она казалась зарослями высоких кустов.
Над рощей возвышалась черная «Крепость Воронов», и По сравнению с ней листья и маленькие цветы с белыми лепестками казались очень хрупкими.
К удивлению маркиза, бедуин подошел к ближайшему дереву и широким ножом сделал на серой коре надрез длиной в ладонь.
Маркиз увидел, как из зеленой раны начали сочиться белые, похожие на молоко слезы дерева.
Бедуин взял медный тазик и пошел от дерева к дереву.