Лапы зверя были как из железа — прочные, изначально мертвые, в острых шипах и заусеницах. Зародыши стянулись к краю, шипели, разевали пасти. Влад с трудом перевалил зверя через борт — голова кружилась, а ноги тряслись. Зверь упал на маслянистую жидкость, застыл, но снизу крохотные когтистые лапки прорвали пэпээнку, тело пошло вниз. Зародыши без звука исчезали. Влад смутно увидел белесые тени, что опустились в темноту.
Всхлипывая, он вывалился из кабинета Полищука в коридор. Смутно помнил, что вроде бы вытер железку и пол, но в голове так шумело, что проверять не стал, поволокся обратно по длинному мертвому коридору. Раненое тело терзала такая боль, что если схватят и убьют, то и богомол с ними — только ощутит облегчение.
Кася спала, когда он протиснулся в их комнату. С трудом почистился, кое-как обмыл раны, дополз до угла. Как дополз, не помнил. Будь у него столько же грудных сегментов, как у сороконожки, и каждая болела бы также как его бока, все равно не сумел бы удержаться от сна-обморока.
Очнулся от слабых прикосновений. Грудь болела, ныло плечо, организм спешно затягивает раны. Не открывая глаз, ощупал себя, пальцы наткнулись на плотную ткань. Кася осторожно накладывала эластичные бинты, вытягивая из фляги с клеем. Глаза были встревоженными, она побледнела и похудела.
— Выглядишь ужасно, — сказала она виновато. — Я была неправа. Этот спирт повредил тебе сильно.
— Даже очень, — ответил он сипло. Вздрогнул, как наяву ощутил жвалы ночного зверя. — Что-нибудь случилось?
— Ничего особенного. Заходил Полищук.
Влад встревоженно приподнялся на локте:
— Он видел меня... без бинтов?
— Нет, я перевязала тебя сразу, ночью. Как ты ухитрился пораниться? Когда хлебнул, потерял сознание, да? Мог бы сказать сразу. Правда я вела себя глупо. Прости. Полищук увидел тебя в бинтах, ничего не сказал. Только и заметил, что тебе нужен покой на пару суток, будто сами не знаем!
— Покой нам только снится, — пробормотал Влад. Глаза девушки чуть расширились, он усмехнулся, продолжил старое стихотворение, слышанное от деда: — Сквозь пыль и дым летит-летит степная джамперица и мнет ковыль... Ковыль — это такой тонкий мох.
— Догадываюсь, — ответила она, глядя на него во все глаза — большие, удивленные.
— Полищук был с полчем?
— Один. Полч с утра обыскивает Станцию.
— Случилось что-то?
— Пропал Рябко. Я не видела, но говорят, любимец Полищука. Без него обедать не садился. Тот всегда крутился возле его пещеры, спал в кабинете.
Влад пошевелил руками, чувствуя тупую, но уже терпимую боль. Эластичная пленка обезболивала, подстегивала метаболизм.
— Тревожится?
— Да, он привязан к нему.
— Не сомневаюсь, — выдавил Влад. — Он и ко мне привязывался. Еле отвязался.
Судя по отражению в отполированной поверхности двери, Рябко изжевал его и выплюнул. Глазные яблоки налились кровью, лицо вытянулось. Организм спешно сращивает разорванные мышцы, наращивает хрящи, восстанавливает онемевшие нервные пучки, регенерирует нужное, из-за чего он чувствует терзающий внутренности голод.
Она заботливо вытерла пот:
— Сейчас выглядишь лучше.
Влад снова бросил взгляд на слабое отражение:
— Лучше придумать трудно. Дай-ка мясо!
Жевал он лежа, даже челюстями двигал с трудом. С каждым куском мяса в тело возвращалась сила, но словно бы не находила себе место сразу, тыкалась всюду, причиняя боль. Вдруг он насторожился, отбросил мясо и закрыл глаза. Кася положила ладонь ему на лоб.
Дверь распахнулась, Кася успела подумать с ревнивой завистью, что варвар всякий раз издали слышит приближение — на пороге стоял Полищук. За ним возвышалась гигантская фигура полча.
Полищук вошел, оставив полча, сочувствующе покачал головой:
— Угораздило! Но организм крепкий, через пару дней будет прыгать как молодой джампик.
Кася ответила сухо:
— Надеюсь. Иначе вам придется отвечать еще и за убийство.
Полищук усмехнулся, бегло оглядел комнату:
— Не забегал мой зверек? Темненький, с крапинками на спине. Ростом с теленка, если вы помните, что сие значит.
Кася надменно промолчала, а Влад ответил нехотя, едва шевеля губами:
— Сплю крепко.
— Хорошее здоровье, — повторил Полищук благожелательно. — Куда же делся? Джамперы перетрясли весь городок. Впрочем, могут нарочито затягивать время, отлинивают.
Влад пожал плечами:
— Неожиданности бывают везде.
— Здесь не бывает, — возразил Полищук. — Мы на глубине в два мегаметра!
Влад насмешливо хмыкнул:
— Монстры живут на любой глубине. Прут напролом, пожирая все, даже корни мегадеревьев. Не думаю, что мудро было зарыться. Наверху врага видишь, чуешь. Опасных зверей вообще знаем! А подземные — загадка.
— Мы защищены, — сказал Полищук. В запавших глазах блеснули искорки, он смотрел на варвара с интересом.
— Подземные монстры могут быть любых размеров! — сказал Влад насмешливо. — Например, с этот город. Что тогда?
Полищук откровенно расхохотался, в глазах блистало победоносное веселье. Повернулся к дверям, уже с порога сказал доброжелательно:
— Ценю твой боевой дух, вождь. Так настойчиво выясняешь прочность наших стен, что я в восторге. Все же уверяю, что ничто не проломит стены нашего убежища. Ни черви, ни личинки, даже кротам и землеройкам не по зубам!
Влад не знал, что такое кроты и землеройки, смолчал. Дверь за Полищуком захлопнулась.
Вечером Кася снова говорила с Соколовым. Соколов, по ее словам, явно на грани важного открытия: выглядел возбужденным, отвлекался, разговаривал с кем-то еще, мелькали и пропадали лица сотрудников. Касю Соколов слушал в полуха, поблагодарил и спешно закончил связь.
Влад до ночи пребывал в молчании, копил силы, размышлял. Когда активность на Станции упала, поднялся:
— Не спи! Разговаривай со мной. Придумай, чтобы я мог не отвечать. Рассказывай свое детство, учебу, увлечения...
— Тебе это интересно? — спросила она с жалобной надеждой.
Он тяжело вздохнул, повторил:
— Главное, говори! Особенно, когда почуешь, что за дверью кто-то есть.
Она вздохнула тоже, сказала дрожащим голоском, пытаясь быть бравой:
— Иди, герой! Смотри под ноги.
Он кивнул, пошел к выходу. У двери Кася внезапно догнала, прижалась, крепко обхватила обеими руками. Влад погладил по золотым волосам, поцеловал, с усилием отстранился и вышел, все еще чувствуя на губах ее запах.