Но никто из них не разглядел стоящей над всем делом зловещей фигуры Хозяина.
От последнего слова подсудимый Русаков отказался.
Приговор суда Анатолий слушал, стараясь сохранить выражение гордого безразличия. И все же он ждал чуда. Он ждал, что и без его участия все объяснится само собой: Хозяин сознается, правда станет правдой, а ложь ложью.
Суд определил — восемь лет. Восемь лет!
Анатолий не мог смотреть в полубезумные глаза матери. Почти в беспамятстве от стыда, унижения и разочарования он наткнулся на дверной косяк, когда его выводили из зала суда. Мать горько рыдала, а негодяи «дружки» кричали: «Молодец, Мамона!» —и приветственно размахивали кепками-«лондонками».
2
…Он и сейчас слышит, когда вспоминает о пересыльной тюрьме, стук захлопнувшейся за ним двери камеры. Анатолий в растерянности остановился. У стен на нарах сидели и лежали пожилые и молодые мужчины. Восемь пар глаз, одни с интересом, другие с безразличием, уставились на него. Анатолий попробовал было улыбнуться, но усмешка получилась жалкая. В нерешительности он сделал несколько шагов и опять остановился.
Мы не будем описывать, как случилось, что Анатолий, вопреки строгим указаниям об обязательном отдалении несовершеннолетних от взрослых преступников, оказался в этой камере.
После очередной проверки Анатолия перевели, но то время, которое он провел среди: взрослых преступниковрецидивистов, сыграло решающую роль в дальнейшем его поведении.
Сидевший в углу пожилой худощавый мужчина многозначительно подмигнул верзиле, лежавшему рядом, и усмехнулся, обнажая золотые зубы.
— Шлепай сюда, рядом со мной свободно, — пригласил верзила. У него было широкое лицо глинистого цвета. — По какой статье идешь?—с ухмылкой спросил он.
Анатолий чистосердечно рассказал о своем деле, о Хозяине.
Верзила хохотнул и, повернувшись спиной, сказал:
— А ну, почеши под левой лопаткой. Свербит.
Анатолий из благодарности за сочувствие стал чесать. Тот покряхтывал и командовал, где именно нажимать сильнее. А потом лег на спину и, сунув чуть не в лицо Анатолию голую ногу, сказал:
— А теперь почеши мне пятку.
Как только Анатолий услышал смешки, он сразу понял, что верзила издевается.
— Не буду! — тихо и твердо сказал он, встал с нар, но в то же мгновение был сбит ударом ноги на пол.
— Встань и чеши! — приказал верзила.
— Иди к черту! — крикнул Анатолий, поднимаясь с пола и отряхиваясь.
Верзила ругался, угрожал, а потом проговорил:
— Стукни в дверь, придет вахтер и заступится!
Это было испытание: если юнец «стукнет», с ним не стоит связываться, могут наказать. А если не захочет жаловаться, значит, в нем есть «душок», стоит заняться таким.
Трудно сказать, какая из трех причин — дух противоречия, самолюбие или незнание жизни — сыграла роль, но Анатолий решил не обращаться за помощью к блюстителю порядка. Вне себя от ярости и обиды он кинулся к верзиле и ударил его ногой пониже живота. Тот с воплем опустился на пол. Анатолий стукнул его кулаком по уху. Парень, потеряв равновесие, опрокинулся на бок.
— Вот так номер! Крой Апельсина, пусть не пристает! — посоветовал человек с «золотой улыбкой».
Но мальчик считал зазорным бить лежачего. Апельсин отдышался и снова набросился на него, снова сбил с ног и стал колотить головой об пол. Худощавый человек поднялся с нар, подошел к двери и стал прислушиваться, чтобы предупредить о приближении вахтера. Он, прищурившись и улыбаясь, смотрел на то, что происходит, а потом сказал:
— Тащи его сюда, Апельсин, хватит!
Анатолия подняли. «Спаситель» вылил кружку воды на его голову, дал ему напиться и посадил рядом с собой.
— Спасибо, — чуть слышно прошептал Анатолий.
— Спасибо потом, а сейчас скажи: дружить со мной хочешь?
— Конечно.
— А кто я?
— Не знаю.
— Ты еще узнаешь, кто такой Леня Авторитетный, — сказал золотозубый. — А еще иногда зовут меня, — он усмехнулся, — Леней Чумой… Но не советую… Так ты не хочешь, чтобы Апельсин бил тебя?
— Нет.
— Значит, держись около меня. Со мной не пропадешь. Мое слово — закон. Сейчас ты увидишь. Апельсин, ко мне!
Верзила стал перед ним.
— Теперь ты, малец, дай ему сдачи.
— Да что ты, Леня! — начал просить Апельсин. — Чтобы этот сопляк меня…
— Бей!
— Не буду, — мрачно сказал Анатолий.
Но в следующее мгновение ему стало трудно дышать. Железные пальцы золотозубого сжали горло, Толю охватил ужас смерти. Придя в себя, он увидел все ту же золотозубую. улыбку.
— Бей!
И Анатолий ударил верзилу по лицу. Тот стоял не шелохнувшись.
— Учил тебя Хозяин, а недоучил, — удовлетворенно сказал золотозубый. — Что такое Хозяин? Мелочь, кусошник, лопух!
— Вы знаете Хозяина? — Анатолий оторопел. Он забыл, что сам же только что рассказывал о себе и о Хозяине.
— Я все знаю, Мамона. Люблю пареньков с «душком». Ты взял все на себя? Прошел один по делу? Молодец! Будешь возле меня кормиться. Гебе повезло, что встретился со мной. Чего уставился?
— Значит, они сказали вам обо мне?
— А?.. — Чума улыбнулся. — Ты о Хозяине, о дружках? Ты что, обозлился на них? Главное теперь не они, а я. Дай-ка еще разок Апельсину по вывеске!
Анатолий привстал и ударил сидящего рядом верзилу кулаком по лицу. Тот свирепо посмотрел на него, но драться не стал.
— Еще бей! — крикнул Чума. — Нет, не Апельсина, а вон того, Патриарха.
В дальнем углу, сгорбившись, сидел белоголовый старик с мятым лицом над тонкой, морщинистой шеей.
— Зачем бить старика? Он же старый и слабый!
— Доброта портит характер. Иди и бей, — приказал Чума. — Ну!
Это было страшнее всего. Старик побледнел и с жалкой улыбкой смотрел на Анатолия. Мальчик глядел на него с ужасом. Что-то сдавило ему грудь, — нет, не железная рука Чумы, а сознание своего бессилия, отвращение к себе.
— Не могу…— хрипло проговорил Анатолий. — Не буду!
Еще секунда, и он разрыдается. Он затравленно, но упрямо посмотрел на Чуму, и тот понял: мальчишка даст убить себя, а старика не тронет.
— Я пошутил! — сказал Авторитетный. Он был своего рода психологом и не стал настаивать, иначе подросток восстал бы.
День подходил к концу. Заключенные располагались на ночлег, а Чума вел тихий разговор с Анатолием.
— Ты, пацан, выбрось из своего котелка все, что тебе твердили дома, в школе, в пионерском лагере: «Прилежно учись… Слушайся и уважай старших…» Здесь все это ни к чему. Здесь все по-другому. Здесь с этим добром пропадешь.