Мы расстались в первой главе с Анатолием Русаковым, когда он, раздраженный сценой в дежурке на вокзале и озлобленный выходками Агнии Львовны Троицкой, вышел с нею и Ликой на шумную привокзальную площадь. Он помог им донести и уложить багаж в «Победу».
— Ах, как я вам благодарна…— виновато сказала Агния Львовна. — Садитесь, мы подвезем вас.
Анатолий буркнул «спасибо», простился и направился к метро.
— Так кто же оказался прав? — торжествующе воскликнула Лика, когда «Победа» тронулась.
— Ах, все это так неожиданно…— отозвалась мать. — Конечно, молодец! И все-таки — он не твоего круга. Такое прошлое… Подумать страшно!
Лика сердито отвернулась.
Анатолий вошел в метро. Радостное возбуждение снова овладело им. Он улыбнулся кассирше, улыбнулся девушке контролерше, отрывавшей билетики.
Москва!
Сколько раз, засыпая на своей койке в колонии, он мечтал, представляя свой первый день возвращения в родной город, в родной дом. Вот она — Москва! Жизнь кипучая и деятельная, озабоченная и веселая! Москва, вечно спешащая работать, строить, учиться, знать. И подумать только: он сам, по своей вине, чуть-чуть не потерял все это. Чуть было не свернул в грязный и темный тупик… Хорошо, что хоть вовремя вытащили, отмыли…
Улыбка на мгновение сошла с губ Анатолия, и он тяжело вздохнул.
На станции «Краснопресненская» Анатолии очнулся от своих дум и ринулся из вагона. Движение эскалатора показалось ему слишком медленным, и он помчался вверх огромными шагами через две ступеньки. Из метро он выбежал на освещенную солнцем небольшую площадь. Мелькали прохожие, автомашины, троллейбусы… По ту сторону улицы, за железной оградой и деревьями, виднелся пруд Зоологического парка, искрившийся солнечными зайчиками. На каменном островке стоял, как изваяние, розоватый пеликан с неподвижно распростертыми крыльями. По воде скользили лебеди. Басовито прожужжал над домами пассажирский самолет. Обычная картина августовского дня…
Анатолий зажмурил на мгновение глаза и открыл их. Нет, все это наяву, настоящее, с детства родное.
Остановка троллейбуса оказалась на старом месте, возле кинотеатра. На афише огромными буквами было напечатано: «Бродяга». Анатолий усмехнулся и вскочил в вагон. Троллейбус пополз по подъему вверх. Справа высились груды земли, обтесанные гранитные глыбы, виднелась каменная стена, а над ней, чуть отступив, высился, сверкая бесчисленными окнами, дом-гора — новый, еще не законченный высотный дом на площади Восстания. О нем Анатолий знал из писем матери и фотографий в «Огоньке». Через две-три минуты Анатолий вышел из троллейбуса у Скарятинского переулка.
— Вот эта улица, вот этот дом… с вывеской почты па нем, — тихонько пропел Анатолий, взбегая по лестнице на второй этаж. У высокой двери он нетерпеливо нажал кнопку два раза и прислушался. Тихо… А вдруг мать на работе? Ведь он не телеграфировал о дне приезда, хотел сюрпризом…
Внезапно дверь широко распахнулась.
— Сынок!
Мать обняла его у порога и заплакала, быстро целуя в щеки, нос, глаза.
Дядя Коля в темном морском кителе, поседевший, ставший как-то меньше ростом, гладил его по плечу, взял из рук чемодан и, заморгав глазами, хрипло скомандовал:
— Полный вперед!
В прихожей мать снова прильнула к сыну и зарыдала.
— Ну что ты, мамочка, что ты! — растерянно бормотал Анатолий. — Ну чего ты? Я же вернулся! — шептал он, целуя ее волосы.
Дяде наконец удалось, когда Ольга Петровна утирала платком мокрое от слез лицо, обнять племянника. Из приоткрытых дверей выглядывали соседи. Затем все трое двинулись в комнату.
Стол был празднично убран: белоснежная скатерть, цветы, графинчик с вишневой наливкой («Дядина специальность», — отметил Анатолий), закуски, блюдо с пирамидой маленьких румяных пирожков. Вкусно пахло свежеиспеченной сдобой. С детства волнующий запах праздничного дня… «Наверное, с грибами, и с рисом, и с яйцами, и с мясом», — улыбнувшись, подумал Анатолий и отвернулся, чтобы незаметно протереть уголок глаза. Справа в углу стояла знакомая ширма, загораживающая кровать, и казалось, говорила: «Здравствуй, здравствуй…»
У противоположной стены над стареньким пианино висит большой портрет отца в военной форме. Он снялся в сорок пятом, перед демобилизацией из армии, где командовал саперной ротой. Губы отца чуть улыбались, но глаза смотрели строго, прямо в глаза Анатолию.
На подоконнике зеленели колючие столетники, а между окнами — все тот же письменный стол отца, и над ним — фотокарточка Анатолия в полированной рамочке. А вот и старый знакомый — диван с высокой спинкой, и на полочке над спинкой пасутся все те же семь мраморных слоников.
— Мама, почему такой стол и пирожки, разве сегодня праздник? — спросил Анатолий.
Оказалось, что звонил из Харькова Иван Игнатьевич и предупредил о дне приезда Анатолия в Москву. Тут Ольга Петровна всплеснула руками и, кляня свою память, повела сына в ванную, «где уже давным-давно все ждет тебя».
Анатолий чуть не застонал от удовольствия, опускаясь в горячую воду. Наконец-то он дома! Да разве может почувствовать это так остро тот, кому не случалось терять и вновь находить родной дом!
В поезде Анатолий хотел есть, а сев за стол, взволнованный и счастливый, он вдруг потерял аппетит. Дядя предложил выпить за вернувшегося в «родную гавань». Мать спросила, что налить — водку или вишневку? По тону, каким был задан вопрос, Анатолий почувствовал тревогу матери: не набросится ли он на водку?
— Лучше выпьем немного дядиной наливочки, — предложил Анатолий, и лица стариков просияли.
Мать то и дело посматривала на сына и утирала платком глаза. Дядя рассказывал о своих охотничьих приключениях этой весной. Никто из троих не решался первым заговорить о самом больном и самом важном.
— А почему Майк не встречает меня? — спросил Анатолий у дяди. — Он жив?
— Жив, что ему сделается! На даче песик… Хорошее у нас с ним было поле в этом году. Но ты погоди, встречающие найдутся, — ответил дядя и поспешил в соседнюю комнату.
Он вынес оттуда шелковистого мраморного, в пятнах, щенка-курцхара и поставил его на пол. Щенок, косолапя невысокими ножками, прошелся по комнате.
Анатолий вскочил, радостно засмеялся, подхватил щенка на руки. К ошейнику песика была пришита картонка, на которой крупными буквами выведено:
«Майк II».
Анатолий бережно опустил Майка Второго и крепко обнял дядю. И молодой и старый с одинаковым пылом занялись песиком.
— Ты посмотри, уши-то, уши! — гремел дядя. — А лапы какие большие! Будет сильный пес. Золотая медаль— не меньше. А паспорт у него какой: предки — сплошные чемпионы! И поохотимся же мы с тобой!
Щенок, благосклонно приняв похвалы, возбужденный возгласами и ласками, стал носиться по комнате, а затем присел и, честно глядя в глаза Анатолию, сделал маленькую лужицу.