Кирилл обвел тоскливым взглядом пещеру. Когда-то видел проект квартиры будущего, где в стенах кондиционеры, увлажнители воздуха, терморегуляторы, кормопроводы. В этой пещере это все есть, но есть и много больше. Тли — существа нежнейшие, быстро погибают на сухом воздухе, особенно на солнце. Даже прячась на тыльной стороне листа, они обречены постоянно тянуть сок, чтобы не пересохнуть. В галле потребляют сока в десять раз меньше, воздух тут влажный. А живут в галле в три-четыре раза дольше... Но ведь тонкокожие люди в этом мире больше похожи на тлей, чем на закованных в хитин муравьев!
— Заправляйся, — сказал он, старательно отгоняя идею переселения в галл. — Ждать нельзя: Саша может не выдержать...
— Парни из нашей команды все выдержат, — сообщил Дмитрий угрюмо.
— Этот «парень» — да, но его сердце не такое железное.
От сиропа Дмитрий раздулся так, что едва не выплескивалось из ушей. Саша в сознание не приходила, лицо ее было белым и неподвижным. Дмитрий обвел взглядом необъятное стадо зеленых существ:
— Не захватить ли пару? Вдруг понадобятся в дороге?
— Они превратятся в сухие шкурки раньше, чем опустимся на землю.
— Выходит, мы не самые-самые... Рядом с тлями мы просто орлы!
Сок брызнул под лезвием, как из баллона с давлением. Дмитрий отпрянул, углубил надрез, держась сбоку. Кирилл с другой стороны вцепился в липкий край, рванул на себя. Затрещала растительная ткань, вместе с потоком сока вывалился рыхлый ком, ноги по щиколотку оказались в липкой массе. Дмитрий с проклятиями, прилипая, вспорол внешнюю, самую толстую пленку. Из щели прямо в лицо ударил горячий, как струя автогена, сухой воздух.
— Приготовились? — отрывисто сказал Дмитрий. Он взял Сашу на плечо, другой рукой поудобнее перехватил бластер. — Бежим!!!
Кирилл отшатнулся, когда на него обрушился тяжелый кулак яростного солнца. Дмитрий прыгнул с черешка, пролетев расстояние, эквивалентное высоте двадцатиэтажного дома, упал на другой лист, спрыгнул снова, на этот раз падал уже до самой земли.
Через два дня Кравченко разрешил навестить Сашу. Она висела на перекрещении трех тонких нитей, протянутых от стены к стене. Пластиковый корсет укрывал его почти полностью, высовывались только ноги, начиная от голени, даже шея была в толстом корсете. Глаза ее были закрыты.
Кирилл спросил шепотом:
— Как она?
— Жить будет. Хорошо, что случилось здесь. В Большом Мире ничто бы не спасло! Мизерная гравитация позволяет работать поврежденному сердцу, а ничтожное давление и резкое понижение температуры всего тела сохранило жизнь... Вы принесли в глыбе клея буквально куски! Сам удивился, когда кончил сшивать: живет! Конечно, подниматься уже не сможет, позвоночник размозжен, спинной мозг изжеван... Ориентируйтесь на сидячие... точнее, на лежачие работы. Пусть даже здесь не чувствует себя лишней.
Дмитрий молниеносно прижал руки к груди:
— А как же... как же работа испытателя?
Кравченко неожиданно и страшно налился кровью. Непривычно было видеть этого мягкого, интеллигентного человека трясущимся от гнева.
— Осточертели со своей выправкой! Орлы, герои, синеберетники! Разве нет достойных занятий? Сервантес так бы и остался бравым десантником, то бишь бравым солдатом, если бы в бою ему не отсекли руку. Но с одной воевать нельзя, зато можно написать «Дон Кихота»!
Вдвоем подошли к Саше вплотную. Хотя ступали бесшумно, она ощутила их присутствие, открыла глаза. Они были исполнены страданием.
— Ребята... вам уже сказали, чтобы мне готовили место в конторе? Буду слюни расходовать, перелистывая ваши отчеты... Слюни вместо патронов!
— Сашка, — проговорил Дмитрий тяжело, словно ворочая камни, — мы еще повоюем!
Саша напряженно следила за его губами. Догадалась, знала ли, что будут утешать, ответила все тем же бесцветным голосом, в котором не осталось жизни:
— Врать не умеешь. Для этого надо родиться женщиной... Все уже знают, что я калека. Навсегда.
— Подумаешь, ухи, — возразил Дмитрий оскорбленно. — Бетховен вовсе был глухой, а какие симфонии выдал! Сервантес одной рукой писал роман, а художнику Камневу еще в детстве поездом ноги отхватило вот досюда...
Он старательно показал, докуда отхватило ноги. Саша поняла, вздохнула:
— Ноги у меня остались... Но что толку?
В комнату осторожно вошел Кравченко. Его глаза с состраданием смотрели на поникших Дмитрия и Кирилла:
— Через две недели выдам ее вам. Сейчас, извините...
Кирилл, выходя вслед за Дмитрием, внезапно подумал, что Саша впервые упомянула о женщинах.
Через неделю бледная и чудовищно исхудавшая Саша уже лежала на широком ложе в своей комнате. Правая рука и туловище до пояса оставались в пластиковом гипсе, подбородок поддерживал жесткий корсет. Она неотрывно следила за Кириллом, который почти бегал взад-вперед, терял равновесие при поворотах, натыкаясь на плотную стену воздуха.
Дмитрий сидел на столе, свесив ноги. Его глаза с братской любовью обшаривали измученное лицо напарницы.
— Прошу поддержать меня, — нервно говорил Кирилл. — Покажется диким, невероятным, но здесь много невероятного, к чему уже привыкли. Прошу вас обоих поддержать меня. Вы поймете, что это самый лучший выход... Станцию надо перенести в другое место! Эта стальная коробка абсолютно неприемлема для жизни. Здесь всем хана, крест.
Дмитрий возразил с неудовольствием:
— Почему? Здесь все блага цивилизации.
— Да, цивилизация за нас, лишь культура против... Ты слышал недавний термин: «застой», «застойные явления»?
Дмитрий покосился на Сашу, ответил сердито:
— Глупости! Когда вкалываешь, никаких застойных явлений не возникает. Весь выкладываешься в работе, сублимируешь жизненную энергию, добиваешься высоких результатов в труде и спорте... А также в науке.
— Эту допотопную теорию я знаю, — прервал Кирилл, — хотя как биолог мог бы объяснить на пальцах, даже ты все понял бы... Застой в том, что мы сами отрезаем себя от этого мира, противопоставляем себя ему. Стальная коробка, скафандры для выхода... Масса оружия! На чужой планете, что ли?
Дмитрий проговорил с ленцой, но взгляд был острым:
— Вижу, в твоем рукаве шевелится какая-то гадость. Давай выпускай ее. Сам знаешь, мы поймем, куда бы ты ни вел. Ты наш начальник, помнишь? А мы, как наполеоновская гвардия, бурчим, но идем.
— Вам тоже придется поработать, — сказал Кирилл несчастливо. — Я совсем не умею говорить с людьми!
— Я тоже не Цицерон. А ты, Сашка?