Сандокан был готов уже атаковать и последнего противника Янеса, но тот неожиданно упал и распростерся на палубе. Нож португальца пронзил ему сердце.
Два туга, с которыми бился де Люссак, видя, что игра уже проиграна, побежали на нос и тоже бросились в воду, исчезнув среди листьев лотоса и тростника, которые росли здесь на отмели, соединяющейся с островком.
На борту оставался только противник Тремаль-Найка, самый крепкий и самый храбрый из всей банды, который яростно сражался с бенгальцем, с ловкостью зверя избегая ударов топора.
Сандокан уже замахнулся было веслом, чтобы покончить и с этим негодяем, когда Янес перехватил его руку.
— Не надо: он нужен нам живой, мы заставим его говорить.
Вдвоем они кинулись на туга сзади, повалили и связали его собственным арканом, валявшимся тут же на палубе.
Пленник, захваченный ими в этой кровавой схватке, был красивый молодой человек, сложенный, как Геркулес, с очень тонкими и правильными чертами лица, что могло указывать на принадлежность к высокой касте, несмотря на то что кожа его была темная, как у молангов.
Уже связанный, он закричал Тремаль-Найку, который еще угрожал ему топором, покрытым кровью старого шкипера:
— Убей же меня: я не боюсь смерти! Мы проиграли, так убей же меня!..
Он еще бился, тщетно пытаясь разорвать узы, но видя, что это ему не удается, лег ничком, не говоря больше ни слова и не выказывая страха перед участью, которая его ожидала.
— Господин де Люссак, — сказал Сандокан, — сядьте рядом с этим человеком, чтобы он не сбежал. Если попытается, покончите с ним ударом ножа. Дышит ли еще погонщик?
— Он умер в тот же миг, — ответил Янес. — Бедняга! Нож его врага так и остался в ране.
— Но я за него отомстил, — сказал Сандокан. — Ублюдки! Они продумали свой коварный замысел, мы живы только благодаря Аллаху.
— Но как они узнали, что мы здесь?
— Это нам скажет пленник. А пока очистим палубу от мертвецов. Этим до райских ворот плыть недолго.
Они побросали в воду трупы тугов; тело же погонщика положили в каюте, накрыв брезентом, чтобы позже с честью похоронить его.
Они вылили на палубу несколько ведер воды, чтобы смыть. кровь, и сориентировали паруса по ветру. Потом приволокла на корму пленника, поскольку нужно было следить за рулем.
— Вот что, юноша, — предложил ему Сандокан без обиняков. — Тебе придется выбирать, предпочитаешь ты жить или умереть в страшных мучениях? Предупреждаю только, что мы люди, которые не шутят; ты только что сам это видел.
— Что вы от меня хотите? — спросил юноша.
— Узнать кое-какие вещи, которые нам необходимы.
— Туги не выдают тайны своей секты.
— А ты знаком с йоумой? — резко спросил Тремаль-Найк.
Туг вздрогнул, и страх молнией мелькнул в его глазах.
— Я знаю секрет этого питья, которое развязывает языки и которое заставит говорить даже самого упрямого немого. Листья йоумы, немного лимонного сока и зернышко опия; как видишь у меня есть рецепт, и я им воспользуюсь, если будет нужно. Так что бесполезно упрямиться. Все равно мы заставим тебя заговорить.
Янес и Сандокан с удивлением смотрели на Тремаль-Найка, не понимая, о каком таинственном питье идет речь. Де Люссак кивнул и улыбнулся, одобряя слова бенгальца.
— Решай, — сказал Тремаль-Найк. — Время не ждет.
Юноша вместо ответа несколько мгновений пристально смотрел на бенгальца, потом спросил:
— Ты отец девочки, так ведь? Тот страшный охотник змей и тигров, который когда-то похитил Деву пагоды?
— Кто тебе это сказал? — спросил Тремаль-Найк.
— Шкипер пинассы.
— От кого он это узнал?
Молодой человек не ответил. Он опустил глаза, и лицо его странно исказилось, но не от страха. Казалось, в его душе происходит какая-то мучительная борьба.
— Что тебе сказал этот подлый предатель? — спросил Тремаль-Найк. — Все вы мерзавцы и негодяи!
— Да! — неожиданно воскликнул юноша и рывком, несмотря на веревки, встал на колени. — Да, негодяи, вот их имя! И трусы! Они безжалостные убийцы, и я проклинаю тот день, когда вступил в их ужасную секту.
Он опустил голову и добавил сдавленным голосом:
— Будь проклята моя судьба, которая сделала меня, сына брамина, сообщником их преступлений. Кали или Дурга, под одним или под другим именем, богиня крови и убийств, я проклинаю тебя! Ты ложное божество!
Тремаль-Найк, Сандокан и оба европейца, удивленные этой речью и страстным тоном, которым была произнесена она, слушали молча. Было ясно, что в этом человеке, которого они принимали за одного из самых фанатичных и решительных приверженцев страшной богини, происходит какая-то перемена.
— Так, значит, ты не туг? — спросил, наконец, Тремаль-Найк.
— Я ношу на моей груди знаки этих трусливых сектантов, — сказал юноша с горечью. — Но душа моя осталась душой брамина.
— Ты разыгрываешь комедию? — не поверил де Люссак.
— Пусть я потеряю свое спасение, пусть мое тело после смерти превратится в самое отвратительное насекомое, если я лгу, — сказал юноша.
— Как же ты оказался тогда среди этих мерзавцев, если не отказался от своего Брамы ради Кали? — удивился Тремаль-Найк.
Молодой человек помолчал несколько мгновений, потом снова потупил взгляд и сказал:
— Я сын брамина и потомок раджи, я бы мог занять видное положение, но меня увлек порок, игра поглотила все мои богатства. Ступенька за ступенькой я спускался все ниже в грязь и стал наконец более презренным, чем пария. Однажды один старик, который называл себя манти…
— Ты сказал манти? — спросил Тремаль-Найк.
— Пусть он кончит, — остановил его Сандокан.
— …встретился мне в компании игроков, — продолжал юноша, — к которой я присоединился, чтобы не умереть с голоду. Пораженный моей силой и ловкостью, он предложил мне принять религию богини Кали. Я узнал потом, что туги везде набирали осведомителей, чтобы следить за действиями властей Бенгалии, которые угрожали им полным истреблением.
Я был на самом дне, и нищета стучалась в дверь моей хижины, я принял предложение, чтобы выжить. Так сын брамина стал презренным тугом. Чем я занимался потом, для вас не так уж важно; но теперь я ненавижу этих людей, которые вынудили меня убивать, чтобы умилостивить свою богиню кровью невинных жертв. Я знаю, что вы принесли войну в их логова: примите меня к себе! Сирдар предоставляет в ваше распоряжение свою силу и свою храбрость.
— Откуда ты знаешь, что мы едем на Раймангал? — спросил Тремаль-Найк.
— Мне сказал шкипер.