Знай он, что Анита Гиллеспи живет предвкушением встречи с дочерью, он бы охотно подождал. Мысль о том, что она умерла счастливой, принесла бы ему огромную радость.
Вот в чем вся беда. Миссис Гиллеспи боролась со смертью, не хотела смириться с ней. Она так испугалась именно потому, что не поняла: он лишь хотел помочь ей.
Наверное, эта тревога за Глорию сделала его таким невнимательным. Артур помнил вечер, после которого все пошло наперекосяк. Они вместе обедали дома и, разделив газетные странички, просматривали их за едой. Вдруг Глория закричала:
— О Боже милостивый!
Она читала телевизионную страничку «Трибюн» и увидела анонс программы о сенаторе Дженнингс. Сообщалось, что в передаче осветят основные вехи ее карьеры. Артур умолял Глорию не расстраиваться: он был уверен, что все образуется. Но она не слушала. Она разрыдалась.
— Может быть, это и к лучшему. Я не могу жить в страхе всю жизнь.
После того вечера ее поведение стало меняться.
Артур глядел вперед, ничего не видя на экране, и яростно жевал воздушную кукурузу. Когда-то его лишили счастья принять сан, но он дал себе клятву всю жизнь исполнять монашеские обеты: аскетизм, целомудрие и послушание. Он ни разу не нарушил клятвы, но ему было так одиноко...
Девять лет назад он встретил Глорию. Она сидела в приемной клиники, прижимая к себе тряпичную куклу, ожидая приема психиатра. Его внимание привлекла кукла. Что-то заставило его подождать эту девушку.
По дороге к автобусной остановке они разговорились. Артур объяснил ей, что он — священник, но оставил работу в приходе, чтобы помогать тяжелобольным. Девушка рассказала ему о себе, о том, как ее освободили под честное слово, о жизни в меблированных комнатах. «Там нельзя курить, и мне не разрешают даже поставить плитку, чтобы сварить кофе или суп», — сетовала она.
Они сходили за мороженым; стало темнеть. Девушка заметила, что уже поздно, и ее домохозяйка будет недовольна. Потом она заплакала и сказала, что предпочла бы умереть, лишь бы не возвращаться туда. И Артур отвел ее к себе домой. «Я буду заботиться о тебе, как о родной дочери», — пообещал он. Она и вправду была беспомощна, как ребенок, Артур отдал ей свою кровать, а сам спал на диване. Поначалу девушка только лежала и плакала. Несколько дней полицейские ищейки кружили у клиники, высматривая, не покажется ли она снова, но потом все, казалось, забыли о ней.
Вскоре они переехали в Балтимор. Именно тогда он попросил девушку говорить, что она — его дочь. «Все равно ты называешь меня отцом», — сказал он. И дал ей новое имя — Глория.
Глория постепенно стала поправляться. Но почти семь лет она выходила из дому только по вечерам и дрожала при виде полицейского.
Артур работал в нескольких домах для престарелых в районе Балтимора, но два года назад возникла необходимость уехать, и они перекочевали в Александрию. Глории нравилось жить неподалеку от Вашингтона, но она боялась столкнуться с кем-нибудь из знакомых. Артур убедил ее в необоснованности этих страхов. «Ни один человек из окружения сенатора никогда не сунется в наш район». Но все равно, когда бы Глория ни выходила из дома, она всегда надевала темные очки. Постепенно симптомы депрессии начали пропадать, лекарства, которые он носил ей из клиники, требовались все реже, и в конце концов Глория устроилась на работу машинисткой.
Артур доел воздушную кукурузу. Он не уедет из Вашингтона до завтрашнего вечера, пока не увидит программу о сенаторе Дженнингс. Он никогда не помогал людям покинуть этот мир, пока оставалась хоть какая-то надежда на излечение. А когда врачи оказывались бессильны, голоса ангелов подсказывали ему, что время настало. И теперь он не станет приговаривать к смерти Патрицию Треймор, пока не получит доказательства ее вины. Если она не упомянет в программе Глорию и не покажет ее фотографию, девушка будет в безопасности. Он договорится с ней о встрече, и они уедут вместе. Если Глорию ославят на весь мир как воровку, она сдастся полиции. Но только на этот раз она погибнет в тюрьме — в этом Артур не сомневался. Он повидал достаточно людей, утративших волю к жизни. Если это случится, Патриция Треймор будет наказана за свой ужасный грех! Он отправится к ней и свершит правосудие!
Номер три тысячи по Эн-стрит. Даже сам дом, где жила Патриция Треймор, был символом страдания и смерти.
Фильм закончился. Куда ему податься теперь?
Ты должен спрятаться, Артур.
— Но где? — Он понял, что произнес это вслух. Женщина, сидевшая перед ним, повернулась и окинула его любопытным взглядом.
Три тысячи по Эн-стрит. Отправляйся туда, Артур. Заберешься внутрь через окно. Подумай о стенных шкафах.
Перед его мысленным взором возник стенной шкаф в нежилой спальне. Он окажется в тепле и безопасности, если спрячется там за рядами полок. В кинотеатре зажегся свет, и Артур торопливо встал. Он не должен привлекать к себе внимание. Сейчас он пойдет в другой кинотеатр, потом в третий. А там и стемнеет. Где еще провести долгие часы до завтрашнего вечера, когда выйдет в эфир передача, как не в доме Патриции Треймор? Никому и в голову не придет искать его там.
Ты должен дать ей возможность оправдаться, Артур. Не спеши.
Голоса вновь зазвучали в его голове. «Я понимаю», — кивнул Артур. Если в программе не будет ссылок на Глорию, Патриция Треймор никогда не узнает, что он прятался в ее доме. Но если его девочку покажут по телевизору, Патрицию Треймор покарают ангелы.
И факел возмездия зажжет он, Артур.
В час дня служанка Лайлы Тэтчер вернулась из магазина. Лайла работала в кабинете над лекцией, которую собиралась прочитать на следующей неделе в Мэрилендском университете. Лекция посвящалась умению распознавать в себе дар парапсихолога и подчинять его своей воле.
Лайла склонилась над пишущей машинкой, когда служанка постучала в дверь.
— Что-то вы не кажетесь довольной, мисс Лайла, — заметила она с безмятежной фамильярностью прислуги, давно ставшей задушевной подругой хозяйки.
— Да я и не чувствую себя таковой, Ойда. Для человека, который пытается научить кого-то пользоваться своими парапсихологическими и духовными возможностями, я пребываю в прямо-таки неприличном смятении духа.
— Я принесла «Трибюн». Хотите посмотреть?
— Да, пожалуй, хочу.
Пятью минутами позже, закипая от гнева и не веря своим глазам, она читала на развороте статью Джины Баттерфилд. А через четверть часа она уже звонила в дверь Пэт.
Увидев девушку, Лайла сразу поняла, что Пэт недавно плакала.
— Я должна кое-что показать вам, — объяснила причину своего неожиданного визита Лайла.
Они прошли в библиотеку. Лайла положила газету на стол и развернула ее. Пэт увидела заголовок, и ее лицо стало мертвенно-бледным.