— Именно так я и думаю, — ответила она мрачно.
С того мгновения, как позвонил отец, Глория ждала появления полиции. Та не заставила себя долго ждать. В десять часов дверь конторы по продаже недвижимости открылась, и вошел мужчина лет тридцати с небольшим. Глория подняла голову и взглянула в окно: перед входом была припаркована полицейская машина. Ее руки, только что порхавшие над клавиатурой пишущей машинки, упали.
— Детектив Барротт, — представился вошедший и показал значок. — Я хотел бы поговорить с Глорией Стивенс. Она здесь?
Глория встала. Мысленно она уже слышала его вопросы: «Ваше настоящее имя Элеонор Браун? Почему вы нарушили условия освобождения? И как долго вы надеялись скрываться?»
Детектив Барротт направился к ней. У него было открытое круглое лицо и русые волосы; полицейский смотрел на Глорию с любопытством, но не враждебно. Она поняла, что он — ее ровесник. Возможно, поэтому он казался ей менее страшным, чем тот презрительно-безжалостный служитель закона, который допрашивал ее после пропажи денег.
— Мисс Стивенс? Не нервничайте. Не могу ли я поговорить с вами наедине?
— Мы можем пройти сюда. — Глория указала в сторону маленького личного кабинета мистера Скаллера. Перед столом босса стояли два кожаных кресла. Она примостилась на краешке одного из них, а детектив расположился в другом.
— Вы, кажется, испугались, — заметил он доброжелательно. — Вам не о чем тревожиться. Мы просто хотим побеседовать с вашим папой.
Побеседовать с ее папой? Отец!
Она нервно сглотнула слюну.
— Когда я уходила на работу, он был дома. Скорее всего он пошел в булочную.
— Он до сих пор не вернулся. Наверное, увидел полицейскую машину перед домом и чего-то испугался. Как вы считаете, мог он поехать к каким-нибудь родственникам или друзьям?
— Я... я не знаю. А зачем вы хотите встретиться с ним?
— Чтобы задать пару вопросов. Кстати, он не звонил вам сегодня?
Этот человек думает, что Артур — ее отец. Она его не интересует.
— Он... он действительно звонил. Но я разговаривала по другому телефону с боссом и не могла уделить ему внимание.
— Чего он хотел?
— Он... хотел встретиться со мной, а я сказала, что не могу.
— Где он собирался встретиться с вами?
Голос отца все еще звучал у нее в ушах: «Метро „Центральная“... выход на Двенадцатую и Джи-стрит...»
Где он сейчас? Похоже, попал в беду. Отец заботился о ней все эти годы. Она не может выдать его.
Глория осторожно подбирала слова:
— Я говорила с ним совсем недолго. Я... я только сказала, что не могу уйти из офиса и сразу повесила трубку. А что случилось?
— Ну, может быть, и ничего, — бодро заметил детектив Барротт.
— Скажите, отец говорил с вами о пациентах, за которыми ухаживал?
— Да. — На этот вопрос было легко ответить. — Он очень трогательно заботится о них!
— Он когда-нибудь упоминал миссис Гиллеспи?
— Да. Она умерла на прошлой неделе, не так ли? Отец был сильно расстроен. Говорил что-то о ее дочери. Кажется, та собиралась навестить мать, но не успела. — Глория вспомнила, как отец кричал во сне: «Закройте глаза, миссис Гиллеспи. Закройте глаза!» А что, если он допустил какую-то оплошность, и теперь его обвиняют в смерти старушки?
— Он не изменился в последнее время? Может быть, стал нервным?
— Отец — добрейший человек. Он посвятил всю жизнь уходу за больными. А недавно его попросили поехать в Теннеси, чтобы помочь в местном доме престарелых.
Детектив улыбнулся:
— Сколько вам лет, мисс Стивенс?
— Тридцать четыре.
Он откровенно удивился.
— Ни за что бы не подумал. Судя по анкете в клинике, Артуру Стивенсу сорок девять. — Барротт сделал паузу, потом доброжелательно поинтересовался: — Он ведь вам не родной отец, правда?
— Когда-то он был приходским священником, но потом решил помогать больным. Когда мы встретились, я серьезно болела, родных у меня не осталось, вот он и взял меня к себе.
Сейчас он спросит ее настоящее имя. Но он не спросил.
— Понимаю. Мисс... мисс Стивенс, и все же мы хотели бы побеседовать с... э... отцом Стивенсом. Если он снова позвонит, не могли бы вы связаться со мной? — Он протянул ей визитную карточку. «ДЕТЕКТИВ УИЛЬЯМ БАРРОТТ» — было написано на ней. Глория чувствовала, что полицейский изучает ее лицо. Почему же он ничего не спрашивает о ней самой, о ее биографии?
Скоро он ушел. Глория неподвижно сидела в кабинетике, когда вошла Опал.
— Глория, что-нибудь случилось?
Опал — настоящая подруга, лучшая из всех, что когда-либо у нее были. Это Опал помогла ей снова почувствовать себя женщиной, вечно тормошила ее, приглашала на вечеринки и даже собиралась познакомить с другом своего приятеля. Разумеется, Глория отказывалась.
— Глория, что случилось? — повторила Опал. — На тебе лица нет.
— Ничего не случилось. Просто у меня разболелась голова. Как ты думаешь, я могу пойти домой?
— Конечно! Я закончу работу за тебя. Глория, если я могу что-нибудь для тебя сделать...
Глория взглянула на обеспокоенную подругу.
— Нет, больше ничего, но спасибо тебе за все.
Она пошла домой пешком. Мороз был небольшим, около пяти градусов, но сырой холод проникал сквозь пальто и перчатки. Квартира с потрепанной, взятой напрокат мебелью казалась необычно пустой, словно даже стены чувствовали, что жильцы сюда не вернутся. Глория подошла к стенному шкафу в коридоре и вытащила потрескавшийся черный чемодан, который отец купил с рук. Она уложила свои скудные пожитки, косметику и новую книжку, которую Опал подарила ей на Рождество. Чемодан оказался не слишком вместительным, и ей пришлось повозиться, чтобы защелкнуть замок.
Но она упаковала не все — оставалась еще тряпичная кукла. Когда-то психиатр в клинике для душевнобольных попросил ее нарисовать автопортрет. «Постарайтесь передать, какой вы себя видите, как себя чувствуете». Но у нее ничего не получалось, и тогда врач протянул ей куклу, взяв с полки, где лежало множество игрушек: «Может быть, попробуете на ней?» — предложил он.
Ей не составило труда подрисовать слезы, придать глазам испуганное выражение, изменить очертания рта. Улыбающееся лицо превратилось в маску боли.
— Неужто так плохо? — спросил доктор, когда она закончила.
— Наверное, даже хуже.
«Ох, отец, — думала она, — если бы я могла остаться здесь и дождаться твоего звонка! Но они отыщут меня. Этот детектив, наверное, уже наводит обо мне справки. Я не могу больше убегать. Пока мужество не оставило меня, я должна пойти в полицию. Может быть, тогда мне дадут меньший срок».