Она изучила фотографии четырех других могил, и не заметила ничего, что могло бы привлечь внимание.
Наконец она отложила фотографии и взялась за арматуру и глину.
Отыскав в доме последние снимки Нуалы, Мэги начала лепить. В течение нескольких часов ее пальцы были продолжением глины и мастихина, создавая нежное милое лицо, намечая большие глаза и густые ресницы. Она обозначила возраст, углубив линии вокруг глаз и около рта, на шее и на ссутуленных плечах.
Она увидела, что сумела схватить черты, которые так любила в Нуале, — неукротимый веселый дух в лице, которое без этого было бы просто хорошеньким.
«Вроде Одиль Лейн», — подумала она и вздрогнула при воспоминании, как та погрозила пальцем Грете Шипли всего двадцать четыре часа тому назад. «Упрямица, упрямица», — говорила она.
Прибираясь после работы, Мэги подумала о людях, с которыми обедала прошлым вечером. «Как они должны быть расстроены, — подумала она. — Они так любили Грету, и вот ее больше нет. Так внезапно».
Спускаясь вниз, Мэги посмотрела на часы. Девять. «Не слишком поздно, чтобы позвонить миссис Бейнбридж», — решила она.
Летиция Бейнбридж ответила сразу.
— О Мэги, у нас у всех разбито сердце. Грета недомогала несколько дней, но до этого она была в полном порядке. Я знала, что она принимала таблетки от давления и сердца, но она принимала их многие годы и никаких проблем у нее не было.
— Я сразу ее полюбила, — искренне призналась Мэги. — Представляю, что вы все чувствуете теперь. Вы знаете, что и как будет организовано?
— Да. Похороны проведет Похоронное бюро Бейтмана. Похоже, мы скоро все там будем. Отпевание в субботу утром в одиннадцать в церкви Святой Троицы. Грета завещала, чтобы прощание состоялось один раз в похоронной конторе с девяти до половины одиннадцатого.
— Я приду, — пообещала Мэги. — У нее есть родственники?
— Несколько кузенов. Полагаю, они придут. Знаю, что она завещала им страховку и вещи, так что они должны проявить к ней уважение. — Летиция Бейнбридж помолчала и добавила:
— Мэги, знаете, что меня мучает? Буквально накануне вечером я сказала Грете, что если Элеонора Шандлер положила глаз на ее номер, то ей лучше сменить замки.
— Но ей понравилось это замечание, — запротестовала Мэги. — Пожалуйста, не расстраивайтесь по этому поводу.
— О, меня расстраивает не это, а то, что теперь Элеонора Шандлер обязательно заполучит это место.
«Я, кажется, перехожу на поздние обеды, — подумала Мэги, поставив на плиту чайник, взбив пару яиц и сунув хлеб в тостер. — И обеды эти не особенно веселые, — вздохнула она. — По крайней мере, завтра вечером я могу надеяться, что Лайам угостит меня приличным обедом».
Хорошо бы его увидеть. Он всегда был по-своему неожиданный и забавный. Интересно, говорил ли он с Эрлом Бейтманом о его неожиданном визите в понедельник. Она надеялась.
Не желая больше оставаться на кухне, она взяла поднос и перешла в гостиную. Несмотря на то что здесь недавно убили Нуалу, Мэги чувствовала, что именно эта комната была для Нуалы самой теплой и уютной.
Изнутри камин был покрыт сажей, решетки и щипцы на очаге свидетельствовали о том, что ими часто пользовались. Мэги представила себе жаркие языки пламени в холодные вечера Новой Англии.
Книжные полки ломились от книг, виднелись интересные названия, многие известные, с другими хотелось познакомиться. Она уже просмотрела фотоальбомы — множество снимков Нуалы с Тимоти Моором, было видно, что эти двое наслаждаются друг другом.
На стенах в рамках были развешаны фото побольше — Тим и Нуала в окружении друзей на пикниках, на званых обедах, на отдыхе.
Глубокое большое кресло с пуфиком, вероятно, было ее любимым, решила Мэги, вспоминая, что зачитавшись книгой, беседуя или смотря телевизор, Нуала всегда любила свернуться, как котенок, в углу дивана.
Неудивительно, что перспектива поселиться в «Латам Мейнор» показалась ей жуткой. Для Нуалы было очень трудно покинуть этот дом, где, вероятно, она была счастлива так долго.
Тем не менее она собиралась туда переехать. Во время их первой встречи на балу Мооров Нуала говорила, что нужный ей номер недавно освободился.
Что это был за номер? Об этом они не успели поговорить.
Вдруг Мэги заметила, что у нее дрожат руки. Она осторожно поставила чашку на блюдечко. Мог ли номер, приготовленный для Нуалы, принадлежать Констанции Райнлендер, подруге Греты Шипли?
Ему нужно было всего лишь немного покоя, но доктор Лейн знал, что этого не дождаться. Одиль была как заведенная. Он лежал в кровати с закрытыми глазами, моля Бога, чтобы она хотя бы выключила свет. Но она продолжала сидеть за туалетным столиком, расчесывая волосы и извергая потоки слов.
— Эти дни такие тяжелые, не так ли? Все так любили Грету Шипли, она была нашей лучшей клиенткой.
Надо же, эти вторая наша самая милая леди за две недели. Конечно, миссис Райнлендер было восемьдесят три, но она была еще ничего, и вдруг, так внезапно, стало видно, как она угасает. В определенном возрасте именно это и случается, не так ли? Угасание. Тело просто угасает.
Одиль, казалось, не замечала, что ее муж не реагирует. Ей это было неважно, и она продолжала:
— Конечно, сестру Маркей насторожил ее приступ в понедельник вечером. Сегодня утром она сказала, что говорила с тобой об этом вчера.
— Я осмотрел миссис Шипли сразу же после приступа, — устало сказал доктор Лейн. — Причин для беспокойства не было. Сестра Маркей вспомнила, что хотела оправдаться за то, что входила без стука в номер миссис Шипли.
— Ах да, конечно, ты же врач, дорогой.
Осененный догадкой, доктор Лейн резко открыл глаза.
— Одиль, я не желаю, чтобы ты обсуждала моих пациентов с сестрой Маркей, — жестко сказал он.
Не обращая внимания на его тон, Одиль продолжала:
— Эта новая медицинский инспектор очень молода, не так ли? Как ее зовут, Лора Хорган? Я не знала, что доктор Джонсон ушел на пенсию.
— Он ушел, кажется, во вторник.
— Интересно, кому охота быть медицинским инспектором, особенно если ты такая хорошенькая и молодая? Но она, похоже, знает свое дело.
— Сомневаюсь, чтобы ее назначили, если бы она не знала этого дела, — грубо ответил он. — Она заглянула к нам с полицией только потому, что была поблизости и хотела взглянуть на нас. Задавала довольно профессиональные вопросы об истории болезни миссис Шипли. А теперь, Одиль, если не возражаешь, я действительно должен поспать.
— О, дорогой, извини. Знаю, как ты устал и какой сегодня был трудный день. — Одиль положила расческу и сняла халат.