Зато прорвало трубы регенерационной системы. И не где-нибудь, а в нежно любимой экипажем зоне отдыха. И пока дежурная вахта суетилась, подбирая раненых и пересчитывая живых, дерьмо успело заполнить до краев бассейн, затопить прилегающие душевые и так уделать кают-компанию, словно в ней резвился ассенизационный обоз.
Разъяренный Боровский объявил авральные работы и загнал на приборку столько народу, сколько удалось поймать. От старпома прятались по всем углам, и это приключение слегка разрядило обстановку на корабле.
Потому что трупов оказалось, как и предполагал Рашен, достаточно. Восемнадцать. И еще десяток человек с серьезными переломами и тяжелым сотрясением мозга. И еще пятнадцать с мелкими повреждениями. В их число попал Вернер, которого док накачал лекарствами и отправил спать.
В прозрачном саркофаге медлаборатории лежал нарушивший технику безопасности связист. Все его тело превратилось в один громадный синяк, лицу требовалась дорогая пластика, но лейтенант был жив. Ввиду чего Боровский заочно вкатил ему тридцать суток ареста с отсрочкой исполнения и лишил премиальных за год.
Иву утешали всем экипажем. Разве что Линда не сказала ей ни слова, только заглянула в глаза и крепко пожала руку. А остальные хором уверяли, что она молодец и действовала правильно. Общественное мнение не учитывало, что смертельный номер с кувырком Ива не сама выдумала, а просто идеально выполнила приказ. Но поблагодарить кого-то и утешить людям было необходимо, а истинный виновник торжества, Рашен, во-первых, оказался труднодосягаем, а во-вторых, не выглядел расстроенным из-за потерь. Он скорее выглядел злым. Адмирал лично разобрал каждый случай, когда травму получил человек, обязанный в момент кувырка быть пристегнутым. Самих людей — тех, кто по состоянию здоровья мог его выслушать, — он не особенно ругал. Зато в пух и прах разнес их командиров. А явившегося с повинной головой Боровского, формально отвечающего за соблюдение техники безопасности на всем корабле, вообще не тронул.
Едва старпом приблизился к нему на два шага, Рашен сморщил нос и сказал:
— Фу! Иди отсюда! Топай обратно говно черпать!
— Да мы уж вычерпали, — печально сообщил Боровский, принюхиваясь. — Мы теперь все чистим и дезинфицируем.
— Себя потом не забудь продезинфицировать… Спаситель человечества.
Спаситель человечества вздохнул и ушел вымещать злобу на младших по званию. А Рашен связался с библиотекой и принялся искать в ее куцем собрании хоть что-то, что могло бы рассказать ему, как люди жили раньше, не употребляя эпитетов «деструктивные тенденции» и «преступная недальновидность». Увы, сто лет назад история была в очередной раз переписана заново, и ничего ободряющего о прошлых веках Рашену найти не удалось. Выходило, что хотя человечество и докатилось до Заварухи по собственной глупости, но выводов не сделало, и только ядерная зима Полуночи заставила людей поумнеть. Согласно учебникам, волны религиозного и расового противостояния накатывали одна за другой в течение всех четырех веков атомной эры. Остановить насилие смогли два фактора, и оба человеческие. Установление «народного капитализма» — раз, и решительный отказ от всех постулатов традиционной культуры — два.
Фактор первый вытекал из самой Полуночи: с ядерной зимой не поспоришь, нужно было сплотить людей и выживать. Это сделали через объединение капиталов. Второй фактор тоже возник не от хорошей жизни. Глобальная война разразилась на религиозно-этнической почве, и залогом того, что она не повторится, могло стать только стирание граней между культурами уцелевших наций. Сгоревшие книгохранилища и потерянные из-за электромагнитных всплесков файлы весьма этому способствовали. На израненной Земле осталось совсем мало литературы во всех ее проявлениях, и отфильтровать ее по качественным признакам оказалось легко. А в самой идее единого общества не было ничего особенно нового. Она только ждала, когда ее претворят в жизнь. Для этого у власти должны были встать люди, больше всех заинтересованные в стабильности: менеджеры и военные. У них хватило ума договориться, втихую перестрелять уцелевших политиков и дать людям то, что всех примирило: общие интересы и общую судьбу.
Все это Рашен знал еще со школы. Более того, он верил, что ксенофобия неизлечима. Его учили: если человек религиозен, то всегда найдет себе врага, а коли гордится особым цветом кожи — и подавно. Но с годами Рашен стал задумываться, не были ли межпланетные войны, в которые он сам оказался втянут, результатом системной ошибки в самой основе земного уклада жизни. И не гниет ли земное общество изнутри, если оно так тупо, по принципу «нравится — не нравится» реагирует на действия Совета Директоров. И почему вообще оно живет, как в воду опущенное, тоскливо развлекаясь, неумно размножаясь, паразитируя на оставшихся в наследство технических идеях? И почему за сто лет не создало ни одного мало-мальски заметного произведения искусства?
Сейчас ему представился шанс проверить это общество на прочность. И он был почти готов это сделать. Ему не хватало только одного — понимания, куда идти потом.
За фамилией «Успенский» стояло одиннадцать поколений русских священников, начиная аж с семнадцатого века. Если бы Рашен об этом узнал, он бы очень удивился. Но возможно, именно в этой информации он и нашел бы какие-нибудь ответы на свои многочисленные вопросы.
* * *
В зоне лунной орбиты корабль Рашена подвергся бездарной атаке земного бэттлшипа. «Тушканчик» подставился сам. Он двигался к Земле хитрым обходным маневром и теплой встречи не ждал. Поэтому дежурная вахта, та, которую по привычке все еще звали «вахтой Фальцфейн», излишне расслабилась. Сомнительное уплотнение пространства в мегаметре строго по курсу обнаружили тогда, когда оно взяло и от души стрельнуло.
Землянин тоже оказался тот еще тормоз. Вместо того чтобы, затаившись, подпустить круизер Рашена вплотную, он саданул по нему со всей дури с большой дистанции, слегка опалил «Тушканчику» борт, а сам на ближайшие несколько минут остался без энергии.
То ли на бэттлшипе раньше времени испугались до полных штанов, увидев приближающийся флагман, то ли переоценили свою огневую мощь, то ли просто в целом сказался непрофессионализм. А может, с этого направления Рашена ждали меньше всего, и в патруль сюда назначили самый ненадежный корабль, так, для порядка. У него даже эскорта файтеров не было.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что придурковатый бэттлшип еще пару месяцев назад ходил в составе группы F. Судя по манере ведения боя, экипаж на нем сменили вплоть до последнего кладовщика.
Вахта Фальцфейн взяла ноги в руки и принялась изобретательно заглаживать допущенную оплошность. Вместо того чтобы окутаться роем ложных целей и вообще прятаться, «Тушканчик» поддал газу и пошел на агрессора в лоб.
— Атакуйте, — разрешил по интеркому проснувшийся Рашен. — Я сейчас подключусь.
На то, чтобы присоединиться к игре, адмиралу понадобилось время. Навигатор выжал из корабля максимально разрешенные двенадцать «же», и Рашен предпочел не отрываться от койки. Усилители-то усилителями, но в любом случае адмирал сейчас весил побольше ископаемого бегемота и мог одним неловким движением поломать свой пульт, установленный в каюте. На такой случай безумно дорогой командирский спецкостюм был напичкан электроникой. А воткнуть себе на ночь в грудь штекер бортовой сети Рашен, в отличие от некоторых, не забыл еще ни разу. Он задержался с подключением только из-за того, что ему тяжело было совершать точные движения пальцами.