– Она там! – услышала я голос хозяина сада, звучащий, как-то уж очень тоненько.
– Где? – пробасил Фатиа.
Я бешено вскочила на ноги, подперев ветку плечом, отчаянно надеясь, что никто не заметит неприятного казуса.
– Ася! – Властитель показался из-за деревьев и довольно улыбнулся, похоже, мой несчастный, натруженный вид лишь добавил ему настроения. – Устала?
– Нормально! – кашлянула я, чувствуя, как тяжёлая ветка с острыми отломленными сучками впивается в плечо.
– Ты молодец! – заявил он и легонько хлопнул меня по спине. Такой тяжести я выдержать не смогла, не удержалась на ногах и рухнула мешком на траву, по-прежнему обнимая отломанную ветку. – Она сама сломалась! – простонала я, страшась поднять голову.
В Фатию мы вернулись вечером следующего дня. Наша ссора с Арвилем достигла своего апогея, мы старались не разговаривать, не смотреть друг на друга и, по возможности, не замечать присутствия друг друга.
Я въехала на постоялый двор в омерзительном настроении. Ваня открыл ворота, Сергий и Пантелей, облокотившись на поручни веранды, радостно улыбались мне.
– Аська, – заорал гном, – как Бертлау?
– Крестьянский рай, – буркнула я себе под нос, спешиваясь.
Ваня покосился на меня, вероятно, моментально оценив все синяки и царапины.
– Ты ещё носа Фатиа не видел! – не вдаваясь в подробности, поделилась я.
– Вы в этом крестьянском раю лопатами подрались? – хмыкнул Ваня, забирая у меня коня.
– Угу.
Я поднялась на веранду, на ходу пожимая протянутую гномом руку.
– Аська, ты как-то говорила, что в Поварском Училище училась, – начал он.
– Четыре месяца, – хохотнул Сергей, развалившийся на лежаке, жалобно заскрипевшем под его весом, – дольше не продержалась.
– Какая разница, – махнул рукой Пантелей, – будешь поваром нашей мужской коммуны «Мужики и Ко».
– А кто Ко? – заинтересовалась я.
– Ты, – ткнул в меня пальцем гном.
Я бросила на пол пыльную дорожную котомку и очень осторожно присела на стул, стараясь не задеть ноющую спину.
– С чего бы?
– Гарий и Мария в Бертлау с утра уехали, – объяснил поднявшийся на веранду Ваня, – мы сегодня весь день голодные ходим.
– Что они забыли в Бертлау? – удивилась я.
– Гарий, оказывается на восьмушку человечишка, – махнул рукой Сергий, – так его сестра посадская ведьма Питии.
– Да что ты? – кашлянула я, чувствуя, как покрываюсь румянцем.
– Ага, – кивнул Сергий, – она в Бертлау поехала по настоянию Совета Магов, а там какие-то идиоты фонтан разбили, её камнем прихлопнуло.
– Действительно? – я заёрзала на стуле, становясь совершенно, бесподобно пунцовой.
– Ась, а ты чего покраснела? – заметил гном.
– Да, так.
Я поспешно встала, подхватила котомку и скрылась в доме, подальше от друзей и их расспросов.
А когда пришла ночь, измученная бессонницей я ходила по комнате от двери – до окна, от окна – до двери. Десять шагов в одну сторону, десять в другую, лёгкий поворот на пятках, уже гаснущая керосиновая горелка, отражение моего бледного осунувшегося лица в стекле и снова выкрашенная в белый цвет дверь.
Мне казалось, что я задыхаюсь, тело покрыла испарина, что-то внутри мучило меня, что-то внутри звало куда-то. Я открыла окно, подставляя горящее лицо потоку ночной свежести.
Что-то странное происходило со мной, звуки ушли, их не стало. Резкий порыв ветра взлохматил кудри. «Я скоро приду!» – услышала я тихий, сладкий шёпот где-то далеко, в другом мире. Шёпот только для меня… Наваждение прошло; я отшатнулась и ударилась спиной о дужку кровати.
– Чтоб тебя! – едва не заплакала я. – Я тебя всё равно вылечу! – пробормотала я, роясь в сумке, где с незапамятных времён лежал бутылек с обезболивающей настойкой.
Босая, в исподней рубахе я вышла в темноту коридора и осторожно постучалась в Ванину спальню.
– Аська? – Ваня сонно сощурился и широко зевнул. – Что тебе?
– Вань, потри спинку настойкой, – я посмотрела на Петушкова жалобным взглядом и протянула бутылек.
– Зачем мне тереть спину? У меня все нормально со спиной, – Ваня недоуменно рассматривал тёмную жидкость в склянке.
– Да, не себе, а мне!
Петушков посторонился, впуская меня, я неслышно скользнула в его покои. В комнате у приятеля царил художественный беспорядок, отличающий истинных нерях. На столе между кусками съёжившейся от времени и жары копчёной колбаски лежали некогда дорогие бритвенные принадлежности, на спинке стула испускали смердящие фимиамы не стираные с неделю портянки, стол усеян хлебными крошками, залит воском, и только новенький плащ висел на плечиках, как островок аккуратности в море бардака.
– У тебя здесь что, не убираются? – протянула я, наступив в нечто липкое и сколькое, при близком рассмотрении оказавшееся полусгнившей половинкой помидора. – У тебя здесь припасы на голодную зиму? – поморщилась я.
– Оголяй спину и молчи! – буркнул Ваня сурово.
Я села на краешек кровати и задрала рубаху. Ваня охнул:
– Ты, Аська, поди, спину граблями чесала?
– А ты как думал? – фыркнула я. – В Бертлау все так делают. Хочешь, завтра и тебе почешу?
Так сладко я не спала даже в детстве, на утро меня разбудил доносящийся с кухни шум. «Бац!» – по ушам ударил грохот падающих кастрюль, я поморщилась и накрыла голову подушкой. «Ба-ба-бац!» – по полу покатилась какая-то железяка.
– Ну, держитесь повара-любители! – прошипела я, вскакивая с кровати.
На кухне меня ждал сюрприз. Ей-богу, такое даже во сне не привидится! От изумления я застыла с отвисшей челюстью.
Ванятка в белом с мелкими цветочками переднике, в высоком поварском колпаке готовил завтрак. Моего присутствия он не замечал, потому как громко и фальшиво пел, дирижируя себе маленькой деревянной лопаткой.
– Фа-арш невозможно провернуть наза-ад, мясо из котлет не восстано-овишь…
Некогда чистая хозяйская кухонька превратилась в запущенный хлев. Вокруг валялась яичная скорлупа; мука пылью летала в воздухе; обклеенную светлыми обоями стену украшало большое масляная клякса, формой напоминающее косматое чудовище; на белом потолке над самым очагом сиротливо чернело пятно побольше. В порыве кулинарного вдохновения Петушков не замечал ни запаха гари, ни хаоса царящего на кухне и что-то яростно выскребал из сковородки.
– Вань, – позвала я, – а что ты делаешь?