Добиралась я электричкой и к вечеру уже устроилась в гостинице, решив, что с квартирой пока торопиться не стоит, очень может быть, что опять придется переезжать, и еще не раз. Если честно, я не очень-то боялась угроз мужа, хорошо зная его. Пройдет полгода или год, и он успокоится. Истомин тоже меня не тревожил. Он адвокат, а адвокатам положено уважать закон, по крайней мере мне казалось, что здравый смысл победит кровожадность.
После возвращения на родину у меня появилась еще одна проблема: я была богата и свободна, но понятия не имела, что делать с состоянием. Чтобы не скатиться в депрессию от таких мыслей, я решила осуществить давнюю мечту и купила мольберт и акварельные краски. В среду утром я отправилась на набережную, совершенно пустынную по случаю мелкого надоедливого дождя, и принялась писать величественный древний собор, что возвышался на холме.
Занятие это меня так увлекло, что я не заметила, как прошло время. Следовало подумать об обеде, но покидать набережную не хотелось. Я еще раз взглянула на рисунок, отметила многочисленные огрехи и вдруг услышала:
– Вот в этом месте размой водой побольше, и будет отлично.
Я стояла в дождевике с надвинутым на голову капюшоном, должно быть, по этой причине не услышав, как подошел нежданный критик. Недовольно повернулась и увидела молодого мужчину, он стоял за моей спиной и, судя по всему, уже давно наблюдал за мной.
– Ты самоучка? – спросил он с улыбкой. – Не обижайся, у тебя хорошо получается.
И я совершенно неожиданно для себя улыбнулась в ответ. Ему было лет двадцать семь. Среднего роста, узколицый, в куртке из легкой непромокаемой ткани. Его темные волосы вились тонкими спиральками и падали на плечи, на них поблескивали капельки воды, еще были усы и аккуратная бородка клинышком. Я решила, что он похож на художника.
– Где надо размыть? – серьезно спросила я.
Он протянул руку, указывая нужное место, а я завороженно наблюдала за его ладонью. В жизни не видела таких красивых рук. Узкая ладонь с тонкими длинными пальцами, белокожая, несмотря на середину лета.
– Ты художник? – спросила я.
– Нет, как и ты, любитель.
– У тебя красивые руки, – не удержалась я.
– Это мой инструмент.
– Так ты музыкант? – догадалась я.
– Маэстро, – засмеялся парень. – А ты красавица. Я думал, ты одна из тех теток, что вечно здесь ошиваются и продают свои картинки туристам. Ты, кстати, ничего не продаешь? – серьезно спросил он.
– Нет.
– Жаль. Я бы купил. – И опять улыбнулся. И я улыбнулась в ответ.
Глядя на него, вообще хотелось улыбаться. Несмотря на серый день, парень выглядел так, точно солнце для него всегда светило. Рядом с ним было уютно, и это показалось мне странным, ведь я совсем не знала его.
– Как тебя зовут? – спросила я.
– Кирилл, – помедлив, ответил он.
– А меня Селина. Звучит по-дурацки, правда?
– Мне нравится.
– Можешь называть меня Лина, так проще.
– Селина гораздо красивее.
Я начала складывать мольберт, а он стал мне помогать. Потом взял его из моих рук, повесил себе на плечо, и мы медленно пошли по набережной. Он молчал, разглядывая реку внизу сквозь тонкую сетку дождя, и я молчала, удивляясь тому, как спокойно на душе. Впервые за долгие месяцы. Набережная закончилась, мы стояли возле широких ступеней, что вели к собору.
– Я собиралась пообедать, – сказала я. Он кивнул:
– Хорошая идея. Здесь неподалеку есть кафе. Можем пойти туда.
В кафе было многолюдно и шумно, пристроив мольберт у стены, мы расположились за столиком на двоих и оказались друг против друга. Я подумала, что у него печальные глаза, как будто он знал некую грустную тайну, недоступную мне. Лицо его было очень нежным, с тонкими красивыми чертами, и, если бы не борода и усы, оно вполне могло бы принадлежать женщине.
– Где ты живешь? – спросил он.
– В гостинице. Называется «Старый дворик». Это в центре, на Малой Никольской.
– Здорово, – засмеялся он. – Ты богачка?
– Да, – ответила я серьезно.
Он вроде бы удивился, а потом сказал:
– Я вообще-то тоже.
Богачом его представить было невозможно, мне всегда казалось, что такие, как он, должны путешествовать по жизни без гроша в кармане, и я решила – он имел в виду вовсе не деньги.
– Значит, ты богата. А откуда приехала?
– Издалека.
– Конечно, – кивнул он. – Такие девушки всегда являются издалека. А потом вдруг так же исчезают. Легкой дымкой, как призрак, оставляя за собой разбитые сердца.
– Ты смеешься надо мной? – вздохнула я, хотя знала: нет, он не смеется.
– Я сожалею, – вновь очень серьезно ответил он.
– Сожалеешь? О чем?
– В двух словах не объяснишь. Может быть, потом когда-нибудь я расскажу. А может, мне повезет. Правда, мне никогда не везет, по крайней мере с девушками, но тем не менее…
Утверждение, что ему не везет с девушками, показалось мне еще более сомнительным. По-моему, он был из тех, в кого девушки должны влюбляться с первого взгляда. Мне самой очень захотелось в него влюбиться. Хотя три обязательных признака влюбленности начисто отсутствовали, я вновь подумала: что мне с ним невероятно легко и уютно, а затем меня посетила мысль – все, что он говорил, отдавало некой странностью, и я даже решила, что он с сумасшедшинкой. Он музыкант, Маэстро, а талант всегда сродни сумасшествию, вот в том, что он талантлив, я ни секунды не сомневалась.
– А это «потом» будет? – спросила я, и он вроде бы растерялся.
– Что?
– Ты сказал «когда-нибудь потом».
– Конечно, будет, если ты захочешь. Вот только захочешь ли… – Он грустно усмехнулся и покачал головой.
– Я никогда не встречала никого похожего на тебя, – произнесла я, чувствуя, что получилось довольно бестолково, но он понял.
– Это точно. Я особенный. А ты очень красивая. Впрочем, это я уже говорил.
Обед нам давно принесли, а мы сидели и разговаривали, забыв про еду.
– Расскажи мне о себе, – попросила я, взяла ложку и начала есть.