Внезапно кто-то коснулся моего локтя. Повеяло знакомым, почти приятным запахом водорослей и сырости. Я услышал свое имя, обернулся, испуганный и обрадованный, и увидел Элейн — прошлой ночью она была в нашей компании, странная девушка, похожая на бродяжку. Вчера при ней был ребенок по имени Антон.
— Не бойся, — тихо произнесла Элейн. — Я искала тебя.
— Зачем?
— Я знала, что с тобой будет.
— Что же?
— Мы называем это «маленькая смерть», — пояснила она. У нее был самый нежный голос из всех, какие я когда-либо слышал. — Скоро ты привыкнешь.
— Не понимаю, — сказал я.
— Я и не ждала, что ты поймешь, — ответила Элейн, — но это пройдет. Знаешь, ты должен поесть.
Она произнесла слово «поесть» со странной интонацией, от которой я содрогнулся; как если бы сказала: «Ты должен умереть».
Обливаясь потом, я поднял взгляд и впервые пристально взглянул на Элейн. Ее нельзя было назвать красавицей, и в присутствии Розмари я не обращал на «бродяжку» ни малейшего внимания. В памяти остались лишь ее длинные спутанные волосы, как у сказочной ведьмы, и огромные темные глаза на чумазом лице. Теперь же я заметил, что Элейн наделена какой-то тайной прелестью, не похожей на красоту Розмари. У нее был истощенный вид, словно ей пришлось долго голодать.
— Сколько тебе лет? — спросил я.
Она рассмеялась, тихо и безрадостно. Ее лицо белело в сумраке, как бумага, и казалось, что оно парит в воздухе само по себе, без тела. Возможно, такое впечатление создавалось из-за черного пальто с высоким воротником. Элейн выглядела совсем юной.
— Семнадцать? Двадцать?
Она отвернулась, судорожно вздохнув, и я вдруг понял, что девушка плачет.
— Сколько же тебе лет? — воскликнул я и, еще не договорив, осознал, что смысл моего вопроса изменился.
— Не знаю.
— Кто ты? — Я почувствовал, что должен это узнать. — Откуда ты?
Она смотрела так, словно не понимала моих слов или не видела в них никакого смысла.
— Никто. Ниоткуда. Ты должен поесть, — повторила Элейн.
Эта мысль главенствовала в ее сознании.
Длиннополое пальто зрительно уменьшало ее рост. Она достала из кармана сверток, упакованный в целлофан. На ощупь он был теплым и упругим. Я сунул его в собственный карман.
— Спасибо.
Элейн посмотрела на меня и робко улыбнулась, как испуганное дитя.
— Ты не понимаешь? — спросила она. — Ты любишь ее. Мы все ее любим.
Вид у нее был несчастный, словно она повторяла истину, в которую давным-давно перестала верить.
— Я ее люблю, — ответил я, и это было почти правдой.
— Я была моделью. То есть меня рисовали. Сначала я работала в модной лавке, обслуживала покупательниц и еще помогала делать шляпки. Когда-то у меня это ловко получалось… Однажды туда зашли какие-то люди, увидели меня и сказали, что я красавица. Мне хорошо платили просто за то, что я сидела с книгой или арфой, пока они меня рисовали. Мне было шестнадцать. А потом я встретила Розмари. Тогда ее звали не Розмари, а Мария. И это тоже ненастоящее имя.
— Когда?
Элейн пропустила мой вопрос мимо ушей.
— Она была моделью, как и я, — продолжала девушка. — Я такой красавицы в жизни не видела. Она собиралась замуж за художника по имени Уильям. Он мне нравился. Но Розмари посматривала и на одного женатого. Она звала его Нед. Он тоже сходил по ней с ума, но не хотел бросать жену. Но ей на самом деле было плевать на обоих. Не представляешь, какие она закатывала сцены, грозилась, что покончит с собой, но это были просто игры. Она со мной подружилась и принялась меня учить.
— Она избрала тебя. — Я начал понимать.
— Тот молодой художник, Уильям… — Элейн смотрела на меня умоляюще. — Он сошел с ума. Сжег все свои картины и кинулся на нее с ножом.
— И что?
— А потом убил себя. — Взгляд Элейн стал холодным. — Думал, что освободился от нее. Но она возвратилась. Она всегда возвращается.
Элейн отвернулась, но я знал, что она опять плачет.
— Элейн, — неуклюже позвал я.
Она не смотрела на меня — лицо было скрыто спутанными волосами. Отчаяние окружало ее подобно тьме. Я был беспомощен перед лицом этого горя. Девушка напоминала проклятую душу, а стенания, срывавшиеся с ее губ, навевали тоску, точно вой зимнего ветра.
— Элейн.
Я силой развернул ее лицом ко мне, откинул назад волосы. Лицо Элейн в потеках от грязи и слез выглядело невероятно привлекательным, и я начал различать то, за что художники называли ее красавицей. Я обнял ее и прижал к себе. Она была легкой и тонкой, как девочка, съежившаяся под черным мужским пальто, и страсти, которые разбудила во мне Розмари, ожили с новой силой. Я расстегнул на ней пальто и запахнул полы вокруг собственной одежды, чтобы Элейн не замерзла, стал расстегивать пуговицы на платье, под которым оказалась грязная, порванная сорочка… Я ждал, что она отпрянет, но девушка приникла ко мне, не то вздохнув, не то всхлипнув. Белая кожа была гладкой, точно слоновая кость, руки и ноги холодны как лед, но внутри ее было тепло, и этим теплом я насыщался прямо там, на дороге, не боясь, что нас могут увидеть. Элейн подчинялась мне без страсти и без отвращения, но я чувствовал, что ее отчаяние отступило. Когда я закончил, она потянулась ко мне и нежно поцеловала в щеку.
— Когда-то я была красивой, — промолвила она.
— Ты и сейчас красивая, — сказал я, потому что она ждала этого.
Но Элейн пропустила мои слова мимо ушей.
— Пожалуйста, помоги мне, — попросила она.
— Как?
Она взглянула на меня.
— Убей ее.
Я ответил ей непонимающим взглядом.
— Убей ее. Пожалуйста. Я больше так не могу. Каждую ночь одно и то же. Сделай это, пока можешь. Боже! Это длится так долго. Я была рада, что он ее убил. Я думала, что освободилась. Но она вернулась и нашла меня снова. И с тех пор… — Голос Элейн прервался, и я ощутил, что отчаяние снова захлестнуло ее. — Она не позволяет мне умереть… столько времени нет ничего, кроме тьмы и крови. Она не отпустит нас никогда. Убей ее, пожалуйста…
Я пожал плечами, снова взяв себя в руки. Встреча с Элейн, как и сверток в кармане, оживили мое желание власти и прежние устремления. Я решил, что могу убить Розмари. Но не ради Элейн — она будет принадлежать мне, как сейчас принадлежит Розмари. И все остальные тоже.
Я посмотрел на девушку, но она опять плакала, завесив лицо волосами. Больше не обращая на нее внимания, я повернулся и пошел в сторону Кембриджа. Моя тень, едва заметная в зеленоватом отсвете зари, ползла впереди. Рука нырнула в карман, чтобы проверить сверток; несмотря на плотную обертку, я почуял терпкий, головокружительный запах мяса. Инстинктивно я ускорил шаг. Мне не хотелось, чтобы восход застал меня на дороге.