Она обернулась: их было уже не трое, а десять, пятнадцать, двадцать...
- Эй!
Вера открыла глаза. Она обвела взглядом чужую комнату, пытаясь понять, как она тут оказалась.
– Эй! – Нина стояла у кровати с будильником. – Восемь часов. Ты в школу идешь?
– Ага. – Вера потерла кулаками сонные глаза.
– Вот полотенце – умывайся, а я порежу сыр.
Нина отвела Веру в ванную – нельзя сказать, чтобы тут было чисто. Вера долго стояла над раковиной, не зная, куда повесить полотенце и куда поставить мыльницу – всюду было так грязно, что она с трудом подавила в себе приступ тошноты. Но люди жили тут годами – и ничего. Выходит, можно привыкнуть.
В душевых шумела вода. Дверь одной из кабинок открылась, и Вера увидела бледную девочку с заспанным лицом В застиранном голубом халате – она не обратила на Веру внимания. Вера заглянула в кабинку: ничего, жить можно – главное, чтобы была вода.
– Пьем чай, – сказала Нина, когда Вера вернулась, – и бежим. Я опаздываю. Ты когда придешь?
– В четыре.
– Я постараюсь к этому времени вернуться. Если меня не будет, подожди внизу, а потом я достану второй ключ и попробую оформить пропуск. Комендант – мой друг, мы в одном дворе жили. В Самаре.
Вера съела бутерброд с сыром и допила чай.
– Наверное, нужно помыть? – Она взяла со стола чашки.
– Потом. Пошли.
В школе не было ничего интересного – все как обычно: анатомия, физика, два английских и алгебра. Вера хотела рассказать кому-то о том, что случилось, но кому? Одноклассники относились к ней хорошо, она к ним тоже – просто она не знала, о чем с ними говорить, поэтому ни с кем не дружила: привет, пока – и все отношения.
Чтобы долго не ждать Нину, после школы Вера зашла домой взять кое-что из вещей. Из дома она позвонила Лизе, но сначала проверила почту. Она долго не могла войти в Интернет, а надо было торопиться, потому что отец мог прийти с работы раньше.
Входящие – Вера нажала на кнопку.
– Письмо, – сказала она вслух. – Письмо! По-английски Вера читала также быстро, как по-русски, но слова казались какими-то ненастоящими, как будто это был текст из учебника.
Привет, Вера. Спасибо за твое сообщение от девятого ноября.
Как у тебя дела? Я не верю, что за такой короткий срок ты могла забыть английский. Однако нужно заниматься: ты – моя лучшая ученица и не должна меня подводить.
Я, как и говорил, возможно, приеду в Москву на рождественские каникулы, но пока это только планы. Какая в Москве погода? Наверное, холодно. В любом случае в Англии погода хуже: уже неделю идут дожди, я думаю, не купить ли резиновую лодку. На днях мой пес Барни поранил лапу, и я возил его к ветеринару, но теперь он поправился и передает тебе привет.
Что касается моего русского, я пока не сделал успехов: не хватает времени.
Надеюсь скоро получить от тебя ответ. Пока.
Джим Бриджес
– Джим Бриджес, – вслух повторила Вера.
Она несколько раз перечитала письмо, пытаясь вникнуть в смысл каждого слова, пытаясь найти что-то, что могло дать ей надежду: какой-нибудь намек – что-нибудь.
– «Мой пес Барни поранил лапу», – вслух прочитала Вера.
Это уже восьмое письмо – и снова ничего. Никакого намека. И с чего отец решил, что у них роман?
Вера услышала, как кто-то пытается открыть входную дверь, но дверь была заперта изнутри и не поддавалась. «Воры, – пронеслось у нее в голове. А если отец?» Она на цыпочках подошла к двери и посмотрела в глазок.
– Вера, открой, – сказала мама и на всякий случай позвонила. – Это я.
Глупо было держать маму на лестнице, и Вера открыла.
Вид у Ольги Сергеевны был усталый. Она запыхалась от быстрой ходьбы: волосы были всклокочены, а под глазами появились темные круги.
– Вера, что ты делаешь?! Я ушла с работы, бегу к тебе в школу – тебя нет. Я уже в морги хотела звонить, но Сергей Иванович сказал, ты была. Ты забыла дома ингалятор... Вера...
– Я им не пользуюсь.
– Вера...
– Мама, не плачь, не надо.
– Ве-е-ра... Как ты могл-а-а-а...
– Не надо, пожалуйста.
– А-а-а...
– Мама, прости. И разденься – что ты как на вокзале.
Ольга Сергеевна сняла пальто.
– Ты ела? А как твоя астма?
Она говорила без остановки, сама себя перебивала и перескакивала с одной мысли на другую. На минуту Вере даже показалось, что она сошла с ума.
– Надо позвонить отцу, – сказала Ольга Сергеевна, когда немного успокоилась. – Он там с ума сходит.
– Не надо.
– Вера, это твой отец!
– Мам, давай что-нибудь съедим, я так проголодалась.
– Ты ничего не ела? Вера, где ты была?
– У друзей. Я ела, но это было утром.
– У меня еще суп остался. Грибной. Хочешь? – Ольга Сергеевна достала из холодильника кастрюлю с супом, зажгла газ и в изнеможении опустилась на стул.
– Порежь хлеб, ладно?
Вера достала из пакета батон. Она молчала.
– Вера, нам надо поговорить. Я понимаю, с ним трудно. Мне тоже трудно. Но он твой отец. Родителей не выбирают.
– Я понимаю.
– Уйти из дома – это не выход. Ты должна извиниться.
– Я? – не выдержала Вера. – За что? За то, что он роется в моих вещах? За то, что он всех ненавидит? За что?
– Вера, пожалуйста, извинись. Для меня. Его уже не переделать.
– Суп кипит.
Ольга Сергеевна разлила суп в тарелки. Ели молча. Иногда Вера исподлобья поглядывала на мать, и ее сердце сжималось от жалости – такой несчастный у нее был вид.
Когда они поели, Вера собрала тарелки.
– Оставь, – сказала Ольга Сергеевна, – я помою: садись за уроки – у тебя завтра английский. – Мама, я ухожу.
– Что? – тихо сказала Ольга Сергеевна. – Уходишь?
Если она не сошла с ума раньше, то это должно было произойти сейчас. Взгляд у Ольги Сергеевны был такой, как будто у себя на кухне она увидела расчлененное тело. Она мотала головой и бормотала что-то невнятное.
– Нет, – наконец сказала она. – Вера, пожалуйста...
– Ингалятор, – Вера потрясла им в воздухе, чтобы мама убедилась, что она его не забыла, и сунула ингалятор в карман. – На всякий случай. Я буду звонить.