— Тео, — спокойно оборвал его словоизлияния Киен, — перед тобой маноре Манире Шао!
— Понял, — Тео отвесил ироничный поклон, — все всё поняли! Добрачные супружеские отношения? Впрочем, у ведущих иначе не бывает! Агейра, ты все слышал?
Атакующий, сжав зубы, закатал рукав, стараясь не показать, какую боль испытывает после процедуры передачи информации, и взглянул на Тео так, что тот моментально смолк, а нахальная улыбка стерлась с лица.
— Всем на задание, — ледяным тоном приказал Агейра, и атакующие покинули коанити.
Он не обернулся и больше не взглянул на меня… Было больно до слез, но почему? Почему так стыдно от того, что он узнал, ведь быть спутницей ведущего престижно, на таких женщин смотрят с уважением… И почему, глядя ему вслед, я готова была молить богов, которых мы давно прокляли и забыли, чтобы он обернулся… Я ненавидела себя за эту слабость, но, глядя вслед высокой фигуре, молила об одном — обернись!.. Атакующие остановились возле оге, в самом конце широкого тоннеля, и входя в сверкающую кабину, Агейра бросил на меня последний взгляд… Тогда я поняла страшное — он стал для меня наваждением… Прекрасным светловолосым наваждением. Я осознала, что больна… Мою болезнь звали Алес Агейра!
— Маноре Манире Шао, следуйте за мной, — прервал мои размышления инор Хаес.
Я взглянула на контролирующего, кивнула и покинула коанити. На Киена не смотрела — может, он и прав, может, и поступил в соответствии с законами Талары, но я почувствовала себя мерзко.
— Эль, — Киен окликнул меня уже на выходе, видимо, был так занят, что и не заметил моего ухода, — Эль, сладкий цветочек, — развернул меня к себе, взял безвольную руку и нежно поцеловал, — отдохни, это надолго. Утром отвезу тебя к родителям.
Я кивнула, осторожно забрала руку и направилась к оге. Чувствовала, что он так и стоит там, но не обернулась, не хотела его видеть…
Кимарти Шао оказалось почти в центре корабля — самое безопасное место, так как даже если JE-нкор будет атакован, эта часть не пострадает. Умеет государство заботиться о безопасности своих высокопоставленных ведущих.
— Маноре Манире Шао чем-то расстроена? — тихо спросил Хаес, когда мы шли по извилистому коридору.
И спросил так проникновенно… кажется, он далеко не контролирующий или же просто на службе у наблюдающих, потому как контролирующие такому не обучаются. Догадывается ли Киен, что за ним столь пристально приглядывают, что даже в контролирующие поставили одного из агентов?
— Мне неприятно, — ответила предельно честно, прекрасно зная, что каждое мое слово будет проверено и перепроверено. — Все атакующие временно являются моими обучающимися, и как знающая я потеряла лицо.
— О-о-о. — Он взглянул на меня с сочувствием. Даже наблюдающий все понял, не понял лишь Киен! Или не пожелал понять… — Мне жаль. — Инор Хаес указал на вход в кимарти, и мы остановились, пока дверь сканировала контролирующего. — Могу утешить вас лишь тем, что они временно обучающиеся, значит, вы замещаете?
— Да, так получилось, что меня поставили к выпускным группам.
— Неблагоразумное решение. — Хаес пропустил меня вперед, вошел следом. — Позвольте задать вам еще один вопрос?
— Спрашивайте. — Не ответить наблюдающему себе дороже, они умеют узнавать правду любыми методами.
— Вы ведь догадались о том, кто я? — Вопрос был задан совершенно спокойно, но глаза…
Прошла в комнату, села в удобное кресло и смотрела на инора Хаеса несколько долгих кин, но ответить все же пришлось:
— Я знающая, инор Хаес, и баллы у меня всегда были высокими… естественно, вижу, что вы не контролирующий, вы используете методики наблюдающих.
Он кивнул, подтверждая правильность моих слов и, улыбаясь, произнес:
— Командующий Шао избрал достойную спутницу. Отдыхайте, маноре Манире Шао, ночь будет долгой.
Инор Хаес покинул кимарти Шао, и дверь за ним с шипением закрылась.
А я задумалась о своей болезни. В нашем мире не было любви, интимные отношения тоже никогда не являлись предметом разговоров — да и как можно любить, если не знаешь, кто в этот момент наблюдает и сколько этих наблюдающих. Впрочем, некоторым, таким, как Вин, это даже нравилось, но большинство… Любить на Таларе рисковали немногие, предпочитали заключать проверенные комиссиями связующих и выверенные читающими души супружеские союзы. Мои родители были исключением, по крайней мере, я всегда искренне верила, что они любят друг друга, и Олини с Раном тоже были исключением, таких, как они, насчитывалось крайне мало…
Любовь правительством порицалась! Влюбленные люди не могут отдавать все силы и все эмоции работе, а значит, невыгодны. Мы изучали любовь как болезнь, нам рассказывали о том, как это порицаемое обществом чувство возникает, как с этим бороться, и почему оно недопустимо. В качестве главного аргумента против любви приводилась статистика самоубийств… надо полагать, завышенная. Еще одним доводом против любви была теория, причем вполне доказуемая, что сексуальная энергия либо растрачивается на интимные отношения, либо используется для генерирования творческой деятельности, сублимируется, если выражаться правильно. Эксперименты ставились на познающих и исследующих, данные, предоставленные нам, были впечатляющими. И лишь ведущим любить разрешалось, как нам сообщали, для того, чтобы снизить уровень агрессии, что помогало принимать правильные решения. Странно, у меня впервые возникла мысль, что правительство, сплошь состоящее из ведущих, просто позволяло себе все то, что остальным запрещалось…
Почему в программе обучения знающих столь много внимания уделялось этой теме? Потому что любить решались лишь молодые — а мы, знающие, должны были пресекать это мгновенно. Ведь на ранних этапах, когда симпатия не переросла во влюбленность, с чувством можно бороться, и арсенал методик был широк, от высмеивания, до… применения запрещенных техник.
Сейчас, анализируя поведение Агейры, я пришла к неутешительному выводу — он спровоцировал мое чувство. Разум анализировал то, как часто после первого занятия с «Атакующими» он появлялся передо мной, и то, как повел себя. Разум, располагающий полученными знаниями, требовал освободиться от этой глупой и ненужной болезни, но впервые я не слушала доводов разума, потому что сердце мое отказывалось верить… «Я заболел вами… Лирель…» — эти слова я не могла забыть. Его голос, его глаза, его прикосновения — я не хотела забывать… Но между нами ничего не могло быть… Отныне я собственность Киена Шао, и этого уже не изменить…
Холод ознобом охватил меня, слезы горькими ручейками стекали по лицу, а сердце отдавало болью, но выхода у меня не было… Как же трудно оказалось гасить пламя любви… Трудно, но иначе нельзя…
Я не люблю тебя, Агейра… нет, это неправильно, подсознание не воспринимает частичку «не»… Ты безразличен мне, Агейра… А сердце кричало: «Нет, ты лжешь самой себе»… Судорожный всхлип, и я сдалась… Меня лишили выбора в тот день, когда родилась… Мама позволила мне добиться того единственного, чего я хотела — стать знающей. Меня лишили и этого… А вскоре меня лишат имени, работы, того, чему отдавала всю себя, но никто не отнимет у меня мою любовь! Я буду любить тебя, Алес Агейра, пусть даже в качестве протеста. Буду больна тобой, но ты никогда не узнаешь об этом… Никто не узнает и не отнимет того малого, что я позволила себе — просто любить…