— Феррис не коммунист, — пробормотала Рэйчел, бледная как полотно. — Он фашист.
— Весь Советский Союз во времена Сталина превратился в фашистское государство. Америка была последним оплотом свободы. Нас захватили — изнутри, тихой сапой. Фримонт — первый президент от коммунистической партии. И я собираюсь с ним покончить.
— Боже всемогущий! — прошептала Рэйчел.
— Именно, — кивнул я.
— Ты ни к кому не проявлял раньше такой враждебности, Ник, ни к кому!
— Сегодняшнее письмо, — едва сдерживая ярость, произнес я, — якобы безобидный рекламный листок — это попытка убийства. Меня хотели убить. И до своего последнего вздоха я буду мстить ублюдкам.
— Но раньше ты не питал ненависти к Партии! В Беркли…
— А раньше меня и не пытались убить.
— Думаешь, многие… — Рэйчел не могла говорить. Дрожа, она опустилась на диван возле Пинки. Кот продолжал дремать. — Думаешь, многие знают правду? Ну, про президента?
— Взгляни на его внешнюю политику: торговые сделки с Россией, продажа зерна нам в убыток… Он дает им то, чего они хотят. Соединенные Штаты снабжают Советы, пляшут под их дудку. Нет зерна? Пожалуйста, вот вам зерно. Кончился…
— А наша огромная армия?
— Чтобы держать в узде собственный народ.
— Вчера ты этого не знал, — заметила Рэйчел.
— Все стало ясно, когда я увидел рекламный листок. Когда получил послание от Коммунистической партии — и одновременно от ДАНа. Они работают не против КГБ, а вместе с ним, они заодно; единый разведывательный и карательный орган, и мы все его жертвы, где бы мы ни жили.
— Мне надо выпить, — пробормотала Рэйчел.
— Не расстраивайся. Перемены начались. Достигнута поворотная точка. Мы их разоблачим, и они ответят перед судом за все свои преступления.
— Благодаря тебе?
— Благодаря ВАЛИСу.
— Ты какой-то другой, Ник, — сказала Рэйчел. — Тебя словно подменили.
— Верно.
— Кто же ты?
— Их враг. Который проследит, чтобы они не остались безнаказанными.
— Ты не в силах один…
— Мне назовут имена других.
— Таких же как ты?
Я кивнул.
— Значит, это письмо, — сказала Рэйчел, — не пришло бы без ведома американских властей?
— Именно.
— А как же Арампров?
Я промолчал.
— ВАЛИС и есть Арампров? — неуверенно предположила Рэйчел. — Или ты не имеешь права говорить? Наверное, мне не положено знать?
— Я скажу тебе…
Тут две невидимые руки схватили меня за плечи, причем так сильно, что я охнул от боли. Рэйчел испуганно на меня смотрела, а я не мог выговорить ни слова. Наконец руки меня отпустили, я был снова свободен.
— Что случилось? — спросила Рэйчел.
— Ничего, — произнес я, глубоко вздохнув.
— У тебя на лице было такое выражение… Тебя остановили, да? Ты начал говорить то, что говорить не полагалось… — Она нежно погладила меня по руке. — Ну и ладно, Ник, я ничего не хочу знать.
— Может, как-нибудь в другой раз, — пробормотал я.
Под вечер ко мне домой пришли два «дановца», стройные и подтянутые молодые люди. Они молча изучили рекламу обуви, полученную по почте, и листок бумаги, на котором я записал расшифрованное послание.
— Я агент Таунсенд, — сказал первый «дановец». — А это мой партнер, агент Сноу. Вы проявили похвальную бдительность, мистер Брейди.
— Я знал, что письмо придет, — искренне произнес я. — Даже знал день.
— Ничего удивительного в том, что коммунисты хотели бы контролировать человека в вашем положении, — продолжил агент Таунсенд. — Наверное, судьба многих певцов зависит от вас?
— Пожалуй.
— Вы решаете, кого записывать, а кого нет?
— Требуется одобрение двух других ведущих специалистов, — объяснил я, — но обычно они со мной соглашаются.
— То есть уважают ваше мнение?
— Да.
— С вами пытались установить связь ранее? — спросил агент Сноу.
— Никогда.
— Мы понимаем, что на вас не оказывали давления. Но не пытались ли выйти с вами на контакт через общих знакомых, по телефону или по почте? Или непосредственно через своих агентов?
— Не знаю. Я чувствовал, что нахожусь в зоне их внимания, но прежде враг действовал столь изощренно, что у меня не было фактов.
— Таким образом, они впервые проявили себя открыто?
— Да, — кивнул я.
— Тем самым совершив ошибку, — констатировал агент Таунсенд. — Мы давно проверяем вашу почту, мистер Брейди; это послание мы перехватили и расшифровали сами. За вами следили, когда вы несли письмо в квартиру. Мы замеряли время, которое потребуется вам на принятие решения. И, разумеется, нас интересовало само ваше решение. Честно говоря, мы не ожидали, что вы нам позвоните. Мы думали, что вы просто уничтожите послание.
— Жена предложила мне его уничтожить, — кивнул я, — но это могло бы быть истолковано двояко.
— О да, — согласился агент Таунсенд. — Безусловно. Вы прочитали шифровку, а затем сожгли ее — естественный поступок для члена партии. Нельзя же оставлять подобные инкриминирующие документы.
Про себя, не подавая вида, я облегченно вздохнул. Сивилла была права. Без ее наставлений, предоставленный сам себе, я скорее всего действительно сжег бы письмо, посчитав, что этого достаточно. И тем самым себя подставил бы.
Уничтожив проклятый листок, я показал бы, что прочитал его. Что мне известен его истинный смысл. Какой нормальный человек будет сжигать в туалете безвредную обувную рекламу?
— Почерк, похоже, женский, — изучив имя и адрес на оборотной стороне документа, сказал агент Таунсенд агенту Сноу. Затем он повернулся ко мне. — Ваш друг Фил Дик упоминал некую Вивиан Каплан. Вы ее знаете?
— Только от него, лично не знаком, — ответил я.
— У вас случайно нет образцов ее почерка? — спросил агент Таунсенд.
— Нет.
— Вивиан — девушка непростая, — чуть улыбнувшись, сказал агент Таунсенд. — Недавно она сообщила, что вы, мистер Брейди, ведете продолжительные беседы с Богом. Это правда?
— Нет.
— А что, по-вашему, могло натолкнуть ее на подобные измышления? — поинтересовался агент Таунсенд. — Никаких соображений на этот счет?