– Не-е-ет! – закричала она, выворачиваясь в руках агрессора. Пиджак треснул и охотно разъехался по нескольким швам, так что, выпав из него на плиты, Настя проворно ухватила представляющие ценность вещи. За книги и тетрадки тут же охотно принялся ветер, который привольно гулял по крыше и дул как ему вздумается.

– Не ори ты! Не ори!!! – бросаясь к Насте и зажимая ей рот руками, испуганно забормотал парень.

А Насте как нарочно хотелось именно орать. Ей было и больно, и обидно, и одиноко, и горько. Она продолжала сгребать тетрадки с книжками и взахлёб плакать, с неожиданной силой выворачиваясь из рук мальчишки.

Который вдруг… с просящими интонациями в голосе заговорил:

– Ну не ори же ты так громко! Услышат же, услышат! Набегут сюда строители – и перекроют ход на крышу. И чего тебе тут надо-то? Ну уйди, а?

– Да куда я пойду? Мне надо… Я хотела… – начала Настя, вытирая лепёшку сопливых слёз с обложки тетради.

– А-а, сброситься вниз, что ли, хотела? – Тут же, увидев её замешательство, парень вновь стал бойким и уверенным. – Ах-ох, жизнь не удалась, мальчики не любят!.. Э-э, фигушки! Нет уж, иди прыгай с другой крыши. А эта – моя!

Запихнув своё имущество в сумку, Настя всхлипнула:

– Ага, крышевладелец…

– Ну да, – согласился парень, – я тут крышую.

– Чего делаешь?! – Из сериалов Настя знала, что это слово у лихих бандитов имеет другое значение.

– Чего-чего, живу я здесь! – оглядываясь по сторонам – как будто на крыше недостроенного дома откуда-то ещё, а не из люка, возле которого он сам стоял, мог кто-то появиться и его услышать, сдавленно воскликнул парень. – Да, здесь, на крыше. Крышую – так это у нас называется.

– У кого это – «у вас»? – В голосе Насти появилось даже ехидство – она сама удивилась.

– У вольных людей.

Настя не поняла, шутит злой мальчишка или нет, а потому спросила не очень уверенно:

– В смысле – у разбойничков?

– Ты что – дура? У каких разбойничков? – рявкнул парень. – Или ты прикалываешься?

– Нет, нет, не прикалываюсь… Я просто не поняла, – замотала головой Настя.

– А чего тут понимать: кто живёт на крыше, тот крышует, кто в подвале…

– Подваливает, да?

– Да-да, Караганда! Не «подваливает», а «подвалит»!

И тут Настя вместо того, чтобы растеряться или засмущаться, вдруг с какой-то призрачной и дрожащей надеждой подумала: а вдруг они сейчас с этим мальчишкой подружатся?!! И тогда её жизнь изменится – в лучшую, разумеется, в лучшую сторону! Этот наглый парень, конечно же, перестанет быть наглым по отношению к ней, Насте, – бывают же такие чудеса! Но вообще, конечно, не изменится, а потому спустится с крыши, найдёт Настиных обидчиков – тех, кто угнал злосчастную коляску, и как следует надерёт им задницы! И пойдёт Настина жизнь по-другому – интересно, качественно, как у девушки самой высокой пробы. Ей будет хорошо – с таким-то другом и защитником! И в школе об этой дружбе с хулиганствующим элементом быстро узнают – тут же зауважают: Настя заметила, как девчонки то хвалились своими сёстрами и старшими подругами, которые крутили романы с начинающими бандитиками, то мечтали вслух о подобной романтической судьбе. И на улице оценят. Всё-таки это, наверное, здорово – гулять у всех перед носом с парнем, да не с каким-нибудь забитым зубрилой, а вот таким – смелым и бойким, способным на решительные поступки. Насте почему-то именно таким представлялся этот незнакомый мальчишка.

Даже мама наверняка подумает о Насте иначе – удивится, конечно, что её блёклая дочка хоть кого-то заинтересовала. А затем увидит кого – отчаянного и безбашенного парнишку, который сделал местом своей жизни крышу, то есть человека, который в один прекрасный день выбрал для себя свободу и независимость. Вот это будет да!..

Но никакого «да» не произошло. Больше не вступая в разговоры и не церемонясь, этот самый отчаянный и весь из себя независимый парень рывком поднял Настю с насиженного места, подхватил её сумку и потащил всё это к люку. Вынудил спуститься по металлической лесенке на площадку последнего этажа, сам забрался обратно и, перед тем, как захлопнуть люк, погрозил Насте кулаком и страшным голосом предупредил:

– Только попробуй проговориться кому-нибудь, что меня здесь видела. Поймаю – и урою! Раз такая больная, что жить надоело, – ищи другую крышу и прыгай оттуда. А здесь не появляйся даже близко. Просекла? Всё, помчалась отсюда – скачками!

И Настя помчалась… Долго грохотали по лестнице её ноги, взлетала в воздух строительная пыль, Настя чихала и размазывала по лицу эту самую пыль, разбавленную слезами.

Она мчалась по стройке, мчалась по улицам. Свой родной двор пересекла просто на космической скорости. Влетела в квартиру, кое-как стянула одежду, набрав под краном пригоршню воды, повозила по лбу и щекам. Бухнулась в постель, накрывшись с головой. И, в подробностях прокручивая весь позор сегодняшнего дня, мелко-мелко дрожала всем телом и плакала. Мама в этот вечер пришла поздно, заглянула в комнату дочки, увидела, что Настя спит, накрывшись с головой одеялом, и будить её не стала.

Глава 4. Кирюшка и его семья

Но и утром следующего дня ситуация не изменилась. Проснувшись по сигналу будильника, мама отправилась наводить себе красоту и бодрость. И Настю на кухне не увидела. Как не увидела и подготовки к завтраку. Хотя пора было бы уже.

А Настя лежала у себя в комнате и продолжала дрожать под одеялом. Приложив ладонь к её лбу, мама констатировала повышенную температуру. Градусник подтвердил, что это так и есть – его показания зашкаливали за тридцать девять градусов. Взволнованная, мама сама сварила себе кофе и умчалась на работу. А оттуда позвонила в детскую больницу и вызвала Насте врача.

Врач приехал, Настя открыла ему дверь. Врач произвёл осмотр и назначил лечение от простудного заболевания. «Продуло где-то, девочка переохладилась – и вот результат, – заявил он. – Ходят потому что очень уж модные, форсят, с голыми животами, в лёгких куртках. А на дворе осень, не май месяц!» Настя не стала спорить и возражать на ворчание врача, хоть никогда в джинсах с голым животом и узенькой курточке нигде не появлялась, хоть втайне и мечтала об этом. Врач-то думает, что она как все, нормальная. А она, она… Чума она болотная, жалкая болотная чума…

Это признание не добавило девочке бодрости, и она провела остаток дня в кровати, размышляя о своей ничтожности и плача.

Вечером прибыла мама с таблетками, горчичниками и волшебными шипучими порошками. Настя начала лечиться.

Лечиться. Чего ей совершенно не хотелось. Она мечтала раствориться под тяжестью трёх лечебных одеял, отравиться полезной таблеткой, захлебнуться антипростудным шипучим напитком. Но ничего этого не происходило. Настя просто лежала в кровати, просто смотрела в потолок и просто думала. И высокая её температура не падала. Жаркий ужас накатывал на девочку, едва она представляла, как выходит из подъезда и видит ту женщину – с ребёнком и без коляски. То ли в бреду, то ли на самом деле она открывала рот, пытаясь что-то сказать, объяснить, что же на самом деле произошло, – и слова застревали в горячем пересохшем горле. Это стыд не выпускал их оттуда. Ой, как же стыдно было Насте, ой, как!