На руке, которую я сломал, не было ничего похожего на гипс — зажила, наверно. Руки Анджело были голые, покрытые редкими черными волосами. Они спокойно лежали на подлокотниках. Казалось, все его тело было опутано проводами, идущими к приборам, которые все стояли у него за спиной. Впереди него не было ничего, кроме ярко освещенной стены.
Доктор Корс, молодой, жилистый, уверенный в себе, посмотрел на меня вопросительно и осведомился все тем же тихим, спокойным голосом:
— Вы готовы?
«Готов. Если к этому вообще можно быть готовым...» — подумал я.
— Просто подойдите и встаньте перед ним. Скажите что-нибудь — все равно что. И стойте там, пока вам не скажут, что достаточно.
Я сглотнул. Этого мне хотелось меньше всего на свете. Я видел, что все они ждут, вежливо, на настойчиво, деловито... и что они, сволочи, все понимают! Я заметил, что даже Джонатан смотрит на меня с какой-то жалостью.
Это было невыносимо!
Я медленно обошел приборы и кресло, остановился перед Анджело и посмотрел на него.
Он был обнажен до пояса. На голове, под повязкой, был серебристый металлический обруч, вроде короны. Кожа Анджело блестела от жира, и к лицу, к шее, к груди, рукам и животу было прикреплено множество электродов. Я подумал, что, наверное, ни одно его движение или изменение в организме не остается незамеченным.
Он выглядел таким же крепким и здоровым, как всегда, несмотря на то, что две недели провалялся в коме. Мышцы его по-прежнему были могучими, грудь колесом, губы решительно сжаты. Сильный, жестокий человек. Привыкший запугивать. Презирающий лохов. Если бы не повязка и электроды, он выглядел бы точно таким же, как прежде. Я глубоко вздохнул и взглянул в его черные глаза — и только теперь увидел разницу. В глазах у него ничего не было.
Совершенно ничего. Это было странно: словно увидеть человека с давно знакомым лицом и обнаружить, что он чужой. Логово было то же самое — но чудище уснуло.
Прошло около пяти недель с того момента, как мы последний раз смотрели друг другу в глаза. С тех пор, как мы чуть не убили друг друга. Меня предупредили, и все же снова увидеть его было для меня шоком. Сердце мое колотилось так отчаянно, что его удары эхом отдавались в наступившей тишине.
— Анджело! — сказал я. — Анджело, вы в меня стреляли.
Анджело никак не отреагировал. Он смотрел на меня абсолютно спокойно.
Я шагнул в сторону — его глаза последовали за мной. Я вернулся на прежнее место — он смотрел на меня.
— Я... я Вильям Дерри, — сказал я. — Я отдал вам систему... Лайэма О'Рорке.
Я произносил это медленно и отчетливо, борясь со своим срывающимся дыханием.
Анджело остался спокоен. Совершенно никакой реакции.
— Если бы вы не пришли, чтобы убить меня... вы теперь были бы свободным... богатым человеком...
Ничего. Абсолютно ничего.
Я обнаружил, что рядом со мной очутился Джонатан. Через некоторое время взгляд Анджело медленно переместился на него.
— Привет, Анджело, — сказал Джонатан. — Я Джонатан. Вы меня помните? Вильям вам сказал, что я умер. Но это не правда.
Анджело ничего не ответил.
— Вы помните? — спросил Джонатан. — Я вас когда-то обманул.
Молчание. И полное отсутствие всего, от чего мы столько натерпелись.
Ни ярости, ни насмешек, ни угроз, ни грозного урагана ненависти.
Мне казалось, что сейчас уместнее всего молчать. Мы с Джонатаном стояли плечом к плечу перед пустой оболочкой нашего врага, и говорить было не о чем.
— Благодарю вас, — сказал Том Коре, выйдя из-за кресла. — Достаточно.
Анджело посмотрел на него.
— Вы кто? — спросил он.
— Я доктор Корс. Мы с вами уже разговаривали, когда прикрепляли электроды.
Анджело ничего не ответил и вместо этого уставился на меня.
— Вы разговаривали, — сказал он. — Вы кто?
— Вильям Дерри.
— Я вас не знаю.
— Не знаете.
Голос у него был такой же низкий и хриплый, как всегда, — все, что осталось от бывшего врага. Доктор Коре добродушно сказал:
— Сейчас мы с вас снимем все эти электроды. Вам, наверно, будет приятно от них избавиться?
— Как вы сказали, кто вы такой? — спросил Анджело, слегка нахмурившись.
— Доктор Корс.
— Кто?
— Это неважно. Я сейчас сниму с вас электроды.
— Я хочу чаю! — сказал Анджело. Доктор Корс предоставил снимать электроды своей коллеге и повел нас к приборам, чтобы взглянуть на показания. Я увидел, что наблюдатель тоже внимательно рассматривает результаты, но доктор Корс не обратил на него внимания.
— Вот, — сказал он, показывая полосу бумаги в ярд длиной. — Ни малейшего сбоя. Мы его тут целый час держали, прежде чем начали приходить посетители. Дыхание, пульс — все абсолютно ровное. Тут тихо, как видите. Никаких внешних раздражителей. Вот эта отметка — тот момент, когда он увидел вас, — сказал он мне. — И, как видите, ничто не изменилось. Вот график температуры кожи. Когда кто-то лжет, температура всегда повышается. А вот, — он перешел к другому прибору, — график пульса. Тоже без изменений. А вот, — он повернулся к третьему, — мозговая активность. Изменения самые незначительные. Он не мог внезапно увидеть перед собой вас, свою ненавистную жертву, и никак не среагировать, если бы он вас узнал. Это абсолютно невозможно.
Я вспомнил свою собственную незарегистрированную, но весьма мощную реакцию и понял, что такое действительно невозможно.
— Это навсегда? — спросил Джонатан. Том Корс взглянул на него.
— Думаю, что да. По моему мнению. Видите ли, им пришлось выбирать осколки кости из ткани мозга. Ювелирная работа, надо отдать им должное. Но, как видите, память не сохранилась. Многие функции так и не восстановились.
Есть, ходить, говорить — это все он может. Он здоров. Он спокойно доживет до старости. Но он не может вспомнить ничего, что было пятнадцать минут назад. Он живет только в настоящем. Потеря памяти в результате серьезных травм головы — не такая уж редкость, знаете ли. Но в данном случае были сомнения. Не у меня, а у официальных лиц. Они говорили, что раз он разговаривает, раз он понимает, что он в больнице, а не в тюрьме, значит, он может нарочно симулировать потерю памяти. Но эти результаты, — Том Коре указал на приборы, — симулировать невозможно. Так что это решение окончательное.
Раз и навсегда. Собственно, за этим мы тут и собрались. Потому они и предоставили нам такую возможность.
Его помощница сняла серебристый обруч с головы Анджело, сняла ремни, которыми были привязаны его запястья, и теперь стирала жир с его груди комками ваты.
— Кто вы? — спросил у нее Анджело, и она ответила: