Вовсю разворачивалась славная звонкая весна, солнце опомнилось и включилось на полную мощность. Снег стремительно таял, лужи разливались на всю Ивановскую. А мы с Глебом ехали и ехали!
Он увозил меня, увозил подальше – в те края, где я смогу свободно летать, где меня не будут ловить. Надо только найти их, края эти дикие. Найдём – а карты нам на что?
Уже полторы сотни километров отделяли нас от городка, который находился в Подмосковье средней дальности. Брянские леса – вот где решили мы искать приют. Это Глеб предложил, он всё продумал, пока ко мне ехал. Значит, НАДО ему зачем-то искать этот самый дикий, никому не нужный край вместе со мной. Мы бежали от людей – а я была счастлива! Да, вот оно какое, трудное счастье оборотня. И жениха его – ещё более странного парня, раз он это добровольно делает. Раз везёт своё чудо-юдо прятать, спасать. Я – ЕГО! И это было так приятно! Очень приятно ощущать это – одновременно с тем, что я свободная, свободнейшая птица, а в то же время тут, на земле, есть у меня надёжная – пренадёжная пристань. В виде Глеба. Так что где Глеб, там и я.
Да, выберем деревню поглуше – в таком месте, где никому ничего не надо. Вон их сколько, таких деревень, если по карте смотреть. И буду я там парить над лесами, как гордый орёл над вершиной Казбека. И над речкой буду. Надо обязательно найти местность с речкой. Потому что красиво это очень – лесные реки. Летишь над такой низко-низко, и ждёшь, что из-за поворота выплывет ладья с викингами, которые направляются наших бить. А вот хрена лысого вам удастся незамеченными подплыть, ребята-норманны! – приходит в такие моменты весёлая мысль. – Ведь это я здесь специально лечу, я, русский народный разведчик! Я вас засекла! Тут я разворачиваюсь – и ходу до наших! Приготовиться к бою! Э – ге-гей, славяне!..
– А ты антибиотики выпила?
Глеб. Сейчас выпью. Это ерунда, что пока я не славянский штурмовик, не самолёт-разведчик, а захворавшая дамочка. Это ведь временно. А Глеба надо учить на врача. Он – талант. Ну, хотя бы на фельдшера сначала. Может, из армии вернётся, так и поступить ему? Стоп, а как же теперь с армией, если мы смотались из порта его приписки?
Оказалось, очень просто. Глеб уже обо всём договорился. Сказал председателю, что уезжает к своей девушке в Москву, но от армии бегать не станет. И второго июня, когда объявлен сбор призывников, в военкомат сам приедет.
– И председатель поверил?
– А чего ж, я ему брехать буду? – не глядя на меня, спокойно ответил Глеб.
– И хочешь в армию?
– Ну а чего… Конечно, два года жалко. Но что я, как этот, что ли… – Глеб быстро посмотрел на меня.
Я улыбнулась. Да и я бы на его месте бегать не стала. Странные мы, опять-таки, люди. Нас явно разлучали – да уже совсем скоро, да ещё на два года, а мы так спокойны. Хотя чего – разлучали? Я уже всё придумала: узнаю, где его часть, туда приеду, поселюсь где-нибудь неподалёку, буду обращаться птицей-синицей (весом больше страуса) и прилетать к нему.
– Глеб, а дедовщины не боишься? Вдруг тебя дразнить будут? – спохватилась я. – Ты ж говоришь-то всё ещё не очень.
– Я им подразню.
Я посмотрела на его крестьянское лицо, в котором чувствовалась такая спокойная уверенность, что стало совершенно понятно: хоть этот парень и не Илья Муромец, не Рэмбо, а связываться с ним всё равно никто не станет. Таких уважают, на таких рассчитывают. На таких не только земля, но и армия держится. Дурак этого не поймёт и не сумеет правильно использовать.
Так что опять же – я была за Глеба спокойна. Или я просто дурочка? А, не знаю…
Это было чудесное путешествие. Весь восхитительный день светило солнце, мы мчались на машине-раздолбайке всё дальше и дальше. Радостно нам было – как на празднике. Да это и был настоящий праздник. Мы останавливались возле придорожных торговцев тульскими пряниками и канцерогенной копчёной рыбой, очень вкусной, до опупения объелись сладкой воздушной кукурузой, купили себе первое семейное имущество – две подушки весёленькой расцветочки, комплект постельного белья и невесомое одеяло. Растянутые на верёвке ядрёно-яркие полотенца так приветливо махали нам, что мы остановились и затоварились ими тоже. Глеб выбрал себе синенькое с рекламой BMW, а я – красно – жёлтое с мартышками. Такой смешной и милой была вся эта наша бытовая суета, так приятно было чувствовать себя настоящей семьёй – мы и чувствовали, и радовались. Глеб, наверное, старался пожить поприятнее в условиях надвигающейся армии, а я – что наконец-то дорвалась до счастья!
На ночь мы остановились в чудесном по своей наивной простоте мотеле «У Юрика». Где и зависли на трое суток. Потому что на первое же утро выяснилось: отодраться от кровати я не могу. Если верить справочнику терапевта, это было нормальное течение болезни. В общем, лежать надо стабильно.
Поскольку спешить нам особо было некуда, я и валялась, и выздоравливала себе потихоньку.
А Глеб… Честное слово, каждой женщине бы по такому Глебу! По клону его, конечно, своего я никому не отдам. Так что неправильно, я считаю, осуждать любовные романы, где всё хорошо кончается. И не верить им тоже неправильно. Надо, надо верить! Не может такого быть, чтобы человеку было выделено много-много страданий, ещё больше унылой будничной серости, а счастья только с гулькин носик. Фиг, едришкин-хандришкин! Так и должно быть – хорошо! И удачно складываться. Вот. Так что каждой бы мадам Бовари по своему Ахиллу. У них бы точно всё устроилось – вот он бы ей замутил реально зажигательную жизнь, никакой скуки и провинциальной тоски! Катались бы с ним по миру, искали бы приключений на свои пятые точки. И каждой бы Катерине, которая в Волгу бросилась, по своему Мартину Идену – они бы поняли друг друга и оба топиться бы не стали! А то как напридумывают писатели всякой грусти про любовь – и это считается высокохудожественная литература. А персонажей жалко… Написал бы лучше кто-нибудь такую книжку, где спасли всех ранее пострадавших от любви, дали бы всем дожить счастливо до глубокой старости и умереть в один день, чтобы не тосковать – вот это было бы справедливо.
Наверное, каждая женщина, влюбившись, надеется, что именно этот мужчина и есть её «вторая половинка». И я так же думала. Раньше. Даже по поводу жалкого корявого Антуана старалась так считать. Приводила себе убедительные доводы. Но то «старалась». А теперь, с Глебом, я всё это чувствую. На самом деле. И неправда, что все счастливые пары счастливы одинаково! Кто-то счастлив в борьбе, кто-то непрерывно соревнуется: «Нет, я тебя больше люблю, чем ты меня»; кто-то счастлив за счёт интереса, поддерживаемого ревностью. А мы с Глебом были счастливы простым незатейливым счастьем.
Всё это я думала, бледной дряхлой куклой валяясь под одеялом, из-под которого поблёскивали лишь мои очки старомодной походной модели. Теперь я боялась холода, как огня. Хотя нет, огня не так боялась, главное – чтобы не холодно. Так намёрзлась я, видимо, в период побега и страданий, что даже мысль о том, что может быть холодно, нагоняла ужас.
Я следила за Глебом, который сидел на полу, перебирая маслеными руками какие-то винтики-железячки. Что-то из внутренностей задрыги-машины. Было очевидно, что пока Глеб не очень во всём этом разбирается. Но явно хочет разобраться. А потому уже сдружился тут с какими-то водителями, и они теперь то и дело ломятся к нам в номер дать ему совет или предложить помощь. Глеб контактный. Я, кстати, тоже. Но в то же время мы с ним – редкостные одиночки. Мне иногда казалось, что это у меня на уровне патологии. Пообщалась – и в будку. Хочется подолгу никого не видеть. Но выяснилось, что и Глеб такой же. Какие-то мы с ним хуторяне. Я не люблю с кем-то ездить в лифте, не люблю, когда кто-то подсаживается за столик в кафе, с трудом терплю тех, кто в транспорте рядом со мной плюхается, экскурсантов не выношу, всяких навязчивых личностей, замутивших в очереди разговор на ничего не значащую тему – то есть людей, случайно и на время прибившихся. С ними приходится общаться. А ведь иногда совсем не хочется… Да, и спать ни с кем не могу. Старалась всю жизнь научиться, но никак. Только мучилась, делая вид, что всё хорошо, и обижаясь на то, что раз не могу, значит, я не создана для совместного проживания. Только вот с Глебом могу спать. Ай-люли… Но правда же, правда, это так и есть!