— Хочешь, можешь пахать до своих семи месяцев, потом родишь лягушку-квакушку, если сможешь, а декретных все равно никаких не добьешься, — совершенно серьезно продолжала Орехова. — Алексей Николаевич всем сразу говорит насчет этого. Может, на вас, маленьких, посмотрел, думал, вам это не нужно. И промолчал. А так сразу всех предупреждают.
— вы вон какие быстрые, — удивленно махнула головой Светка.
— Почему не заплатит? — спросила Марина.
— С тобой что делать? — в свою очередь спросила Орехова. — Ты тоже одновременно с Кариной в декрет собираешься?
— Нет, что ты!
— Кто ж тогда здесь двойняшек изображать будет? Ты одна за двоих?
— Нет.
— Раз нет, придется вам двоим увольняться. Тебе, Карина, в декрет, или куда хочешь, но только вон из ресторана, а тебе, Маринка, новую работу искать, — объяснила Наташа.
Когда Карина рассказала об этом разговоре Валере, тот, естественно, заставил её уйти с работы. Уйти, понятное дело, вместе с Мариной, которую Валере, хоть он ни в коем случае не признавался в этом, было очень жалко. Он знал, что Марина работала в «Зеркале» только потому, чтобы Карина могла работать.
А теперь эта надобность отпала — и вот, отработав свою последнюю смену в «Зеркале», сестры устроили «отходную».
Вся кухня висела у них на шеях гроздьями и плакала, Альбина подарила сестрам по большому бокалу с символикой ресторана «Зеркало» (таких было на складе много, чего не подарить, вручали эти бокалы почетным гостям или тем, кто заказывал банкеты). Марину завалили медведями, Карине оленя мягкого преподнесли, ещё кучу свертков и пакетов с чем-то детским — так что, когда Валера приехал забирать сестер домой, ему пришлось несколько раз ходить до машины и обратно, перетаскивая все подарки.
Орехова под конец обильной слезами и возлияниями вечеринки тихонько сунула Марине с Кариной конвертик с деньгами.
— Вот, девчонки, мы все вам собрали, — прошептала она, — мало ли, может, тяжело будет с деньгами, или Марина работу не сразу найдет…
Еле-еле стоящая на ногах Марина растрогалась и тут же заплакала горьким ручьем.
— Девчонки! Да что ж вы такие хорошие! Спасибо, милые! Я тебя, Наташка, не забуду. И Диму, и Валентину, эту, Павловну. Павловну, да, и Павлика… Вы все у меня, у меня… Работать будете.
— Увольняют Павлика, — быстро сообщила Марине Наташа Орехова, — две недели дорабатывает и уходит.
— Как?
— Так. Достали его все-таки, подкопались. Танюха выходит на работу.
— Козлы!
— Да. Начальство так решило, — вздохнула Наташа, — и уже никак обратно. Да, жалко пацана.
— Найду. Все равно найду его, — твердо сказала Марина то ли самой себе, то ли Наташе.
— Да ладно тебе… Сам не маленький.
— Нет уж. Я сказала, значит, все… У меня он будет.
Карина едва успевала подхватывать свою сестру, которая от избытка чувств, усталости и перебора спиртного не могла сейчас уже ни сидеть, ни стоять ровно.
— Удачи вам, маленькие, — отдавая документы, сказал сестрам ещё днем Алексей Николаевич. — Вы у нас хорошо начали. Бог даст, далеко пойдете. И мозги у вас в нужном месте расположены.
Получив возможность работать только в «Сакунтале», Марина смогла вздохнуть свободнее. Ей теперь удавалось отдыхать, но лишь только в первый день после смены она спала примерно до двенадцати часов дня. А дальше снова хотелось действовать. Марина ходила в бассейн, полюбила сауну, в которую её часто водила метрдотель из «Сакунталы» Оксана.
— Я расцветаю, когда за мной ухаживают, — блаженно говорила она, и это была правда. День ото дня Марина, полюбившая тщательный уход за собой, все хорошела.
Мужчины заглядывались на Марину, так безукоризненно отделана была её красота, так Марина несла себя, словно самый дорогой подарок судьбы. Ее уважали и любили за все сразу.
А Карина, фактически совсем переехав к Валере, с упоением сидела дома, прислушиваясь к жизни своего и маленького детского организма. Валерины родители оба работали, и весь день Карина была одна в квартире.
Она не скучала, по хозяйству было много дел, да ещё и спать Карине постоянно хотелось, она ложилась, спала от души — а к вечеру и Валера наконец домой подъезжал. Они радовались друг другу, словно не виделись сто лет. И так повторялось каждый раз.
Иногда они просто сидели молча, обнявшись, и даже разговор начинать никому из них не хотелось, настолько хорошо Карине и Валере было вместе.
Правда, днем, когда была свободна, Марина не давала сестре покоя. Она возила её к портнихе, что шила Карине свадебное платье, заставляла примерять его, подбирать в магазинах туфли под это платье, серьги, колье, перчатки. И то, что Карине нездоровилось, не всегда было аргументом для Марины.
— Ты же невеста! — возмущалась она. — Надо, чтобы было все красиво! Вон и ребенок твой наверняка хочет, чтобы мама красивая на свадьбе была! Ему не все равно, я тебя уверяю!
Карина махала рукой, потому что не знала, как возразить, и продолжала слушаться свою деятельную сестру.
Когда в ресторане посетителей почти не было, к барной стойке подошел вялый неприметный человек в спортивной шапочке и простеньком помятом пиджачке, уселся, положил руки перед собой и уставился на бармена. Тот не сразу обратил на него внимание.
— Поди сюда, — подозвал его посетитель.
И этот маловыразительный голос привлек внимание Марины, которая от нечего делать стояла возле камней водоема и смотрела на тупорылых рыб. Когда рыбы высовывались из воды слишком сильно, Марина, оглянувшись, не видит ли кто, тут же щелкала их по головам носком туфли. Рыбы дергались, залегали на дно, но быстро забывали о своей обиде и снова высовывали свои морды. И щелчки продолжались.
Но сейчас Марина оглянулась на заинтересовавший её голос и подошла на всякий случай поближе. Ей показалось, что она знает цену таким задрипистым на вид людям.
— Коньяку дай, — так же тихо сказал бармену неприметный человек. Самого хорошего, какой у вас есть. Самого дорогого.
Бармен протянул ему карту, но посетитель посмотрел бармену куда-то между глаз и повторил:
— Коньяку мне сто грамм. Самого лучшего. Дорогого.
Взглянув на посетителя с сомнением, бармен дотянулся до бутылки коньяка, сто граммов которого тянули под две с лишним тысячи рублей, дрогнувшей рукой налил, поставил перед клиентом. Тот, не обращая внимания больше ни на кого, медленно начал пить, уставившись взглядом куда-то в одну точку и не выражая никаких эмоций.
Бармена на какое-то время отвлекли с заказом, но он ни на секунду не выпускал из поля своего зрения задрипанного любителя дорогого коньяка. А вдруг тот сбежит сейчас, и охрана не успеет? Маленький такой, незаметный, прошмыгнет — и все. Платить тогда кому за этот коньяк?