На самом деле всё произошло не вполне случайно и неожиданно. Волкодава предостерёг звериный нюх на опасность: он сразу почувствовал взгляды нескольких пар глаз, устремлённые на них из-за каменной россыпи. В этом месте когда-то давно тешились игрой великаны – горный склон был усеян крупными валунами. Россыпь спускалась вниз двумя длинными языками, а посередине простиралась цветущая поляна, по которой путники как раз и собирались подняться.
Весьма подходящее место, чтобы стрелять с двух сторон, не давая попавшим в засаду спрятаться за спасительными камнями…
Волкодав повернул направо, обходя валунный язык.
– Куда ты ведёшь? – удивился Эврих. Венн обернулся через плечо и тихо пояснил:
– Там кто-то есть…
– Шаны, – побледнел Йарра. – Мои родичи вышли бы встречать нас на открытое место…
Волкодав как ни в чём не бывало продолжал взбираться наверх. За камнями не было слышно никакого движения, но потом прозвучал молодой голос, спросивший внятно и властно:
– Кто вы, пришедшие с равнин и ступившие на священную землю шан-итигулов?…
Путники остановились. Эврих поднял перед собой безоружные руки:
– Я мирный странствующий учёный родом из Аррантиады! Я поднялся в эти горы, чтобы познать мудрость народов, их населяющих. Я никому не желаю зла. Со мной только мой телохранитель и ещё юный проводник, взявшийся показать мне чудеса гор…
– Ты пойдёшь с нами, – долетело в ответ. – Наш вождь захочет узнать, не соглядатай ли ты, подосланный кворрами…
Эврих, рядом с которым стоял Йарра, заметил краем глаза, как вздрогнул мальчишка. Словом «кворр» местные охотники называли зверя, вздумавшего отсидеться на неприступной скале. Шан-итигулы, бывшие пленники Последней войны, могли презрительно именовать так только родичей Йарры, избежавших нашествия. Тем более что оскорбительное назвище было нечаянным образом схоже со словом «квар» – «истинные», как порою величали себя сами жители горы Четыре Орла…
– Положите-ка всё своё оружие наземь! – раздался приказ. – И ты, аррант, и твой защитник, и ты, сопляк-полукровка, тебя тоже касается! Положите и отойдите прочь на десять шагов!…
Во время плавания на корабле Йарра рассказывал Эвриху о чудовищной жестокости шанов. По его словам, этим людям ничего не стоило надругаться над беременной женщиной, лишить естества мужчину, запереть человека в железную клетку и спустить в яму с огнём. Правду сказать, такие разговоры начались уже после того, как Волкодав поведал про девушку с отрезанной головой. Эврих невольно подозревал, что мальчишка полуосознанно искал оправдания своему намерению резать шанов до последнего человека. «Не верь россказням о жестоких обычаях, – некогда наставлял молодого арранта его благородный учитель. – Обязательно выяснится, что тебя вводит в заблуждение недруг упомянутого народа или его веры, склонный очернять всё с ними связанное…»
Эврих помнил даже выражение лица почтенного наставника, с которым тот произнёс эти примечательные слова. Они так запали в душу молодому учёному, что он не только старался руководствоваться ими всю жизнь – даже вывел на первой странице бережно сохраняемых «Дополнений» в качестве девиза, приличествующего основательной и обширной работе. Это Волкодаву в его невежестве было простительно усматривать в каждом народе беззакония и безобразия, невыгодно отличавшие то или иное племя от веннов. Он, Эврих, предпочитал всюду замечать мудрость, мужество и красоту…
…А вот теперь лихорадочно соображал: стоило ли в самом деле складывать оружие наземь, полагаясь на честь неведомых горцев? Да ещё тех самых, кого Йарра только что расписывал самыми чёрными красками? И сдаваться, по сути, в плен, да ещё имея на руках мальчика из враждебного племени?…
Может, Йарра заблуждался, а может, и нет. Проверять не хотелось.
Видимо, Волкодав рассуждал приблизительно так же. Он покосился на Эвриха и прошипел сквозь зубы:
– Прячься!
Какое облегчение, когда прекращается томительная неизвестность и наступает черёд решительных действий! Эврих вечно трусил и сомневался в себе перед дракой, но вот доходило до дела – и все сомнения испарялись. В особенности, если поблизости был Волкодав… Эврих сгрёб Йарру поперёк тела и вместе с ним рухнул в траву, откатываясь под куст, в тени которого он ещё раньше заметил достаточно глубокую яму – то ли недоконченную, то ли обвалившуюся волчью нору. Свалившись в неё, Эврих немного выждал и осторожно приподнял голову, осматриваясь. Волкодава нигде не было видно. За камнями, где скрывались шан-итигулы, поначалу было тихо. Потом оттуда раздались истошные крики, почти сразу оборвавшиеся.
Горцы, познавшие столетие плена и долгое возвращение домой, умели устраивать неплохие засады и бесстрашно резаться в рукопашной. Уж верно, они не в игрушки играли с квар-итигулами и знали, какого цвета людская кровь. Их было трое: три молодых храбреца с кожей цвета разбавленной меди, ловких и гибких, одетых в войлочные шапки, шерстяные штаны и меховые накидки, незаметные среди бурых камней. Самому старшему было лет пятнадцать-шестнадцать. При каждом – натянутый лук, тул со стрелами и длинный кинжал в ножнах, пристёгнутых к правому бедру. Волкодав знал: такие кинжалы здесь носили только мужчины, сумевшие подтвердить своё мужество в схватке с врагом. Горе народу, который вручает оружие пятнадцатилетним и отправляет их на войну: бей, ты прав!… Волкодав очень хорошо помнил точно такого же паренька по имени Волк. Каким тот был поначалу, когда они пытались вместе бежать. И каким он стал потом, когда попробовал лёгкой крови и распознал её вкус. Венн догадывался: вздумай они с Эврихом и Йаррой сдаться этим троим, вряд ли их ждало бы в плену большое веселье. Особенно Йарру.
Он смотрел сзади на три беззащитные мальчишеские спины и в который раз чувствовал себя матёрым зверем, связавшимся со щенками.
– А ребёнка? – спросила государыня кнесинка. – Ребёнка ты мог бы убить?
Волкодав подумал и сказал:
– Сейчас не знаю, госпожа. Раньше мог.
Когда Эврих с самострелом наготове и следом за ним Йарра вышли к месту неудачной засады, трое юношей рядком лежали в траве. Лежали кто ничком, кто на боку, разбросав руки и ноги. Никто не шевелился. Мыш сидел на спине у одного из поверженных и деловито вылизывал розовый шрам, перечеркнувший крыло. Волкодав стоял рядом, рассматривая и пробуя ногтем чей-то вытащенный из ножен кинжал. Его внимание привлёк тугой узелок шёлковой ткани на конце рукояти. Венн осторожно потянул узкий малиновый хвостик. Свёрточек поддаваться не желал.
Молодой аррант окинул лежавших полным ужаса взглядом, потом повернулся к венну и уставился на него так, словно впервые увидел:
– Ты их…
Волкодав зло поднял глаза:
– Ага!… Вот только зажарить и съесть ещё не успел!…
Эврих опустил самострел и со вздохом провёл рукой по лицу. И запоздало увидел, что у всех троих приподнимало рёбра дыхание, а возле ноздрей колебались травяные стебельки.