У него был отличный топор, насаженный на дубовое топорище. Вдоль ухоженного лезвия бежал священный узор: вереница зубцов с насаженными кружками. Очередная молния вспорола грозовой мрак над горами, и Волкодав видел, как мертвенный отсвет коснулся металла и задержался на нём, облекая топор чуть заметной мерцающей пеленой. Белое чудовище, выросшее было перед венном, сначала отпрянуло, а потом рассыпалось ещё прежде, чем его коснулась секира. Вот когда стало радостно и легко на душе!… Сделав быстрое движение, он чиркнул топором поперёк расселины сзади себя, оставив на земле тускло светившуюся черту от одной скальной стены до другой. И ринулся вперёд, потому что святыни святынями, но для полной уверенности следовало самому за всем присмотреть…
Он вернулся в пещеру, когда наконец прекратилась нескончаемо длинная ночь и солнце, объявившееся за облаками, превратило сплошную чёрную стену ливня в потоки серого жемчуга. Колесница Бога Грозы удалилась на север, и где-то там, в небесах, ещё продолжалась борьба. Волкодаву показалось, что в пещере было тепло. Насколько вообще может быть тепло в подземелье со стенами, сложенными наполовину из камня, наполовину изо льда. Умный Эврих догадался набрать горючих обломков, и костёр весело дымил посередине пещеры. Отсветы огня мешались с бликами зелёного сияния, затаившегося в глубине подземного хода. После битвы со снежными вихрями зелёный туман показался венну знакомым и родным существом. И если уж на то пошло, это существо, как и сам он, только что уцелело благодаря чуду Бога Грозы. А значит, никакого зла в нём не было. И быть не могло.
Раг крепко спала под стеной, держа у груди живой комочек, даже не подозревавший о том, как удивительно и странно начался его земной путь.
– Дочка… – тихо, чтобы не потревожить женщину и дитя, сказал Эврих. Вид у арранта был такой, словно это он, а не Раг, только что изведал родильные муки. Всё-таки учёный подбросил на ладони кусок жирно блестящего тёмно-серого камня и спросил: – Вы топили этим на каторге?…
– Нет, – сказал Волкодав. – Там было недалеко до сердца горы, и оно грело нас круглый год… А этот камень… Я знаю, что он может гореть, потому что однажды из-за него случился пожар и погибли проходчики…
Он присел на корточки возле огня и тщательно отжал мокрые волосы. Потом стащил куртку и рубашку и повесил сушиться, растянув на шнурке, пропущенном в рукава. Эврих с интересом следил за его действиями: вот уж чувствуется, что человек привык к подземельям, и ни убавить тут, ни прибавить. И не то чтобы Волкодав делал нечто, не укладывавшееся в привычные рамки. Важно было, как он это делал. Понаблюдав за ним некоторое время, молодой аррант огорошил венна вопросом:
– Скажи, друг мой, ты не боишься пещер?
Волкодав некогда слышал краем уха, будто человеку такой, как у него, жизни чего-то полагалось бояться. То ли низких сводов над головой, то ли, наоборот, открытых пространств. Тилорн в своё время до одурения расспрашивал его на сей счёт и даже по своему обыкновению сказал какое-то учёное слово. Волкодав не запомнил ни учёного названия, ни того, чего же именно он теперь был обязан всеми силами избегать. Выглядеть дремучим невеждой не хотелось, и венн буркнул:
– Может, и боюсь. Это что, имеет значение?
– Я не ставлю под сомнение твою сме… – с некоторой обидой начал было Эврих, но Волкодав спасся от него бегством: без особых затей подхватил топор и ушёл в глубь пещеры, туда, где дрожала зелёная радуга и где, по его представлениям, богаче был пласт огневца. Хотя оставалось неясным, на кой ляд запасать топливо, если скоро перестанет дождь и можно будет уходить из пещеры.
– О Мать Премудрости!… – донеслась из-за спины горестная жалоба Эвриха. – Истинно, Ты была милосерднее к добродетельному Салегрину. Сей учёный муж всё записывал со слов внушающих уважение путешественников и не имел дела с варварами, которые… Волкодав!… Ты только не заблудись там смотри!…
В последнем возгласе арранта звучало искреннее беспокойство. Венн удалился, улыбаясь в усы. Он не очень понимал людей, способных где-либо заблудиться. И уж подавно – в пещерах, где не найдётся двух одинаковых поворотов, лазов и даже глыб, вывалившихся из стены, которые можно было бы спутать!…
Он довольно долго стучал обухом топора, обкалывая серые комья и располагая добытое таким образом, чтобы попавший сюда человек, менее сведущий в делах подземного мира, сумел догадаться, что здесь можно устроить костёр. Оставалось позаботиться, чтобы человек этот не поджёг весь пласт, вызвав по недомыслию пожар целой горы. Пока венн обдумывал, как это лучше устроить, его взгляд упал на сплошь ледяную и довольно гладкую стену, возле которой волнующимися клубами плавал зелёный туман. Он поймал себя на том, что совсем почти перестал обращать внимание на светящееся облачко, поначалу такое необъяснимое и жутковатое… И всё-таки привычная настороженность не до конца в нём задремала. Что-то кольнуло его, он опустил топор, начал всматриваться в тёмную глубину льда… и наконец разглядел примерно в аршине от поверхности перевёрнутый человеческий силуэт.
Волкодаву не требовалось объяснять, как такое бывает. Несчастный провалился в трещину ледника и замёрз в ней, переломав руки и ноги. И было это давно, очень давно. Снег и ледяное крошево, заполнившие могилу, успели слежаться и под собственной тяжестью превратиться в глыбу прозрачного монолитного льда. Для этого требовался не один век. А уж для того, чтобы оказаться на самом дне когда-то обширного ледника, под слоями камня и земли, рядом с неизвестно какими водами промытой пещерой…
Венн подошёл поближе к стене и вгляделся, напрягая зрение. Мёртвый человек висел к нему лицом. Его рот был страдальчески приоткрыт, возле губ так и застыло во льду облачко вытекшей крови. Эге! да ему ещё и рёбра раздавило, смекнул Волкодав. Как мучился небось, бедолага!
А в остальном лицо выглядело совершенно живым, даже глаза остались открытыми. Красивое, совсем молодое лицо… И руки, явно принадлежавшие не воину и не мастеровому. Такими только пером по пергаменту водить. Или ещё что-нибудь в том же духе делать. Волкодав отступил от стены и неодобрительно покачал головой. Это скверно, когда мёртвым отказывают в честном погребении и бросают там, где застигла их жестокая смерть. Юноша был в лёгкой одежде, чем-то напоминавшей излюбленное одеяние Эвриха, и в сандалиях на босу ногу. По заснеженным горам в таком виде не лазят. Значит, не сам сдуру или по неопытности провалился в ледяную ловушку. Его туда сбросили. Может, ещё и постояли в своё удовольствие наверху, слушая, как постепенно затихает далеко под ногами беспомощный стон обречённого…
Волкодав отвернулся от замученного и пошёл туда, где оставил топор. Работа предстояла долгая и нелёгкая. Примерился – и шарахнул топором по стене, сразу отколов изрядный кусок…
Эврих, как и следовало ожидать, скоро явился на грохот падающих обломков. Он сразу понял, в чём дело, и намерение Волкодава поначалу заставило его скривиться:
– У нас не считают добродетелью тревожить кости умерших…
Венн даже не повернул головы, продолжая размеренно крушить лёд. Молодой аррант постоял рядом с ним, наблюдая, как прозрачная чернота стены сменяется щербатым грязно-белым беспорядком, потом вздохнул: