Когда Стоум уже закрывал двери, Эврих отозвал Волкодава в сторонку.
– Я тебе хочу рассказать… – начал он с таким видом, словно собирался поведать о кончине всеми любимого родственника. – Ты понимаешь, наёмный писец не должен кому-либо раскрывать содержание посланий, прошедших через его руки…
– Ну и не раскрывай, – сказал венн.
– Нет, я должен, ибо тут случай особого рода. Знаешь, о чём писал в Галирад тот сегван, которому ты дубинку сломал? Он спрашивал какого-то Неклюда, куда запропастился их общий приятель Зубарь и ещё пятеро, которым уже давно следовало бы здесь объявиться.
– Так…
– Я немного разговорил сегвана и узнал, что они собирались вместе дождаться некоего Астамера и на его корабле отправиться за море, в Тин-Вилену. Оттуда якобы приезжал воинствующий жрец Близнецов и показывал непобедимые боевые приёмы. Вот они и надумали ехать к «полосатым» на службу…
Опять Тин-Вилена, закрывая за ним дверь, повторил про себя Волкодав. Опять этот таинственный Наставник. Жалко, что мы с Эврихом поедем совсем в другую сторону и не заглянем туда. А то я не отказался бы посмотреть на опозорившего Искусство. Да правит миром Любовь… Кто, интересно бы знать, учит, вернее, недоучивает кан-киро, даже не пробуя изменить души людей?… Воинствующий жрец, в полной мере постигший дар Богини, уже не остался бы воинствующим жрецом… Или я чего-то не понимаю?… Самому-то мне сколько пыталась Мать Кендарат дать эту Любовь, а я? Я хоть чуточку изменился?… То-то она от меня потом отказываться собиралась…
* * *
Ещё два дня всё повторялось, как в первый. Разнилась только внешность Сонморовых людей, являвшихся искоренять из «Зубатки» не в меру наглого венна. Первый был уроженец Саккарема, до того рослый, могучий и жирный, что его без большого труда удалось бы разделить на двух с лишком Волкодавов. Или на трёх Эврихов. От этого человека Стоумова харчевня претерпела некоторый ущерб. При всей своей толщине саккаремец оказался гибок и очень увёртлив, но телесная тяжесть брала своё: сокрушительный прыжок, слегка подправленный Волкодавом, унёс его прямо на стол, и Божья Ладонь разлетелась в мелкие щепы, не сколотишь обратно.
Пояс саккаремца мог бы широким кольцом обхватить и два добытых прежде него, и сломанную дубинку. Толстяк поднялся с пола, запыхтел и, не поднимая глаз, взялся за пряжку ремня. Пряжки в его стране носили большущие, величиной с блюдце. Начищенная кружевная медь являла Древо Миров и рогатых оленей, пасущихся в его кроне.
– Зачем? – спросил Волкодав. – Ты за оружие не хватался, правил не преступал… Добрых бойцов у нас не бесчестят…
Саккаремец почти с признательностью посмотрел на него и поспешил вон. На улице его встретили восторгами. Позже Йарра рассказал Волкодаву, что переживать за Киринаха – так звали саккаремца – явилась половина Серёдки. Кончанские любили парня за добрый бесхитростный нрав и за то, что на ярмарках он неизменно поднимал самую тяжёлую гирю, а с полученных денег кормил сладостями уличную мелкоту. Хорошо, сказал Йарра, что Волкодав не стал позорить такого славного малого. Венн только пожал плечами в ответ. Он оставил Киринаха при поясе за честный бой, а не ради чьей-то любви.
Второй его противник, наоборот, оказался невелик ростом, но зато на диво проворен. Такие, как он, умеют взбежать по отвесной стене и перевернуться через голову, оказываясь за спиной у соперника. «Если ты меньше ростом, – наставляла когда-то Мать Кендарат, – это твоё преимущество. Если ты выше – это опять преимущество. Надо только уметь им воспользоваться…» Волкодав и воспользовался. Коротышка на самом деле был гораздо опасней добродушного толстяка саккаремца. Незачем подпускать его к себе вплотную ни с кулаком, ни с цепко растопыренными пальцами, способными выдрать клок одежды с кожей и мясом. Это не Гарахар с его дубинкой, назначенной пугать непривычных к оружию мастеровых. Это настоящий боец. Волкодав не стал состязаться с ним в быстроте. Он трижды провёл его мимо себя приёмом, называвшимся «горная ель сбрасывает с веток снег и вновь выпрямляется». После третьего раза народ стал хохотать, а нарлак, успевший собрать на одежду и волосы половину соломы с половиц, сообразил, что ничего путного не добьётся, и рванулся за дверь, плюясь, точно рассерженный кот. Его проводили шутливыми приглашениями заглядывать снова.
Состоятельные гости «Зубатки», доселе предпочитавшие тихие угловые столы, начали садиться ближе к стойке. Стоум решил не упускать выгоду и стал заламывать дороже с тех, кто желал наблюдать споры вышибал с удобного места. Он был по-прежнему убеждён, что трактир вот-вот подпалят, но покамест дела шли бойчее некуда. Слухи о происходившем в «Зубатке» были на устах у всего города, и посетители валили валом. Одних занимало, кто и когда наконец совладает с удачливым венном. Другие глазели на Слепого Убийцу, исправно вкушавшего камбалу, приготовленную Зурией. Третьи просто не хотели ударить лицом в грязь перед соседями: как самим не посмотреть, про что все говорят!…
На седьмой вечер службы Волкодав отказался остаться в закрытом на ночь трактире. Стоум оглядел родные стены так, словно они должны были вот-вот обрушиться, и завёл привычную песню:
– Погубят, виноват будешь… Из-за тебя всё!
– Кому ты нужен, ещё тебя жечь! – сказал Волкодав. – А боишься, сторожа на ночь найми, денег у тебя хватит. Или мне плати вдвое против дневного!
Сам он верил в то же, во что и все. Была охота Сонмору выставлять себя на посмешище: не одолел в честном соперничестве, расплатился трусливо, исподтишка!… Может, вправду станут крепче бояться. Но вот уважать, как теперь…
Люди за столами в трактире говорили об этом в открытую, ибо каждый гадал, как теперь поведёт себя ночной конис Кондара. Честь для нынешнего Сонмора была не пустой звук, и все это знали.
Было видно, как схлестнулись в душе сольвенна скупость и страх… После недолгой борьбы победила скупость.
– Ладно, ступай!… – сказал он с таким видом, будто делал Волкодаву большое благодеяние. – Но если всё-таки… Если мою «Зубатку»…
– Ну и будешь сам виноват, – проворчал венн. – Не жадничай.
Стоум воздел руки и горестно вопросил сольвеннского Бога-Змея, дарующего тяжесть кубышке, за что Он послал ему подобное наказание. Однако оплатить строптивому вышибале ночное бдение не предложил, и Волкодав с Эврихом отправились через весь город в «Нардарский лаур». Там ждали их Сигина и Рейтамира; женщины пока ещё толком не огляделись в Кондаре, не говоря уж про то, чтобы как-то устроиться и начать жить. Сидя в маленькой деревне, легко рассуждать о большом городе и о том, как любой пришлый человек может запросто подыскать в нём кров и занятие. Когда доходит до дела, всё почему-то оказывается гораздо сложнее, чем представлялось. Волкодав временами думал об этом, приглядывая за порядком в «Зубатке». Ну, заработают они с Эврихом денег, договорятся с каким-нибудь мореходом, купят место на корабле… По-видимому, то, что платить придётся за четверых, можно было считать делом решённым. Не бросать же на добрых людей слабоумную старую женщину и молодуху, отженённую от мужа?… Притом не без их помощи отженённую?…