Он обвел кончиком пальца вокруг сосков, уже превратившихся в твердые камешки и взывавших к более пристальному вниманию. Ей так хотелось этого, что она прогнулась ему навстречу и застонала – соски уже болели от напряжения.

– Все по-прежнему. Ты так отзывчива, что у меня дух захватывает. – Он опустил голову и дал ей то, о чем взывала ее плоть. Накрыл ее сосок губами.

Господи! Нет, он ошибался. Она реагировала еще острее, чем раньше. Соски, которые постоянно ныли во время беременности, при первом сосательном движенииоткликнулись с преувеличенной интенсивностью. Ее словно током пробило – почти болезненно острое наслаждение, рожденное в соске, молниеносно распространилось по всему телу. Она коротко, но громко вскрикнула. Он стал интенсивнее работать губами, и она в слепом экстазе неутоленного желания извивалась под его мучительной лаской.

Работая губами над одной грудью и играя рукой с соском другой, он возбудил ее еще больше. Она сама не поверила в то, что с ней происходит, – внутри у нее все сжалось, она была на пороге оргазма.

– Маркус, не останавливайся! Еще! Сильнее! Прошу…

Голос отказал ей, но Маркус и так все понял и увеличил давление на ставшие каменными соски. И когда пришел миг ее блаженства, ноги ее сжались вокруг его бедер с такой силой, что их едва не свела судорога. Голова ее откинулась, она упиралась макушкой в стеклянную дверь, ногти впивались в его грудь, и из полураскрытых губ вырвался стон – стон страсти.

Маркус весь натянулся как струна, но не переставал ласкать ее, и сокращения следовали одно за другим, казалось, бессчетное число раз, пока наконец она не обмякла как тряпичная кукла.

– Пожалуйста, не надо больше, – взмолилась она. Он ласково поцеловал каждую грудь и нежно лизнулоба соска, перед тем как поднять голову.

Его ошалевший взгляд встретился с ее глазами.

– Как это? – только и спросил он.

У нее не было ответа на его вопрос, и она лишь уперлась головой в его плечо. Она поцеловала его в соленую шею и уткнулась в нее губами. Она чувствовала, что тело его все еще накалено, но прямо сейчас она не в силах была заставить себя помочь ему снять напряжение. Бурная реакция собственного тела выхолостила ее.

Он не настаивал. Казалось, он готов всю ночь вот так стоять и обнимать ее. Он гладил ее по голове и поцеловал в висок. Поцелуй был нежен, осторожен и без всякого ожидания ответных действий. И тогда в ней стало подниматься это чувство – расти как снежный ком. Чувство любви и благодарности к мужчине, что обнимал ее. Она была все еще под действием того невероятного, что только что испытала в его объятиях. Эти ощущения были слишком свежими, чтобы отрицать их, но родившееся в ней чувство было таким сложным и многогранным, что она решила оставить на потом его анализ.

Постепенно в ее одурманенный страстью мозг начали проникать внешние раздражители. Осознание того, где они находятся, например. Запах жарящегося на гриле мяса. Догадался ли Маркус убрать решетку подальше от углей? Ни один из них думать об ужине сейчас, пожалуй, не мог.

Шум машин внизу вдруг напомнил ей, что она только что прокричала на весь западный Сиэтл о своем оргазме. Краска стыда залила ей шею, поднялась до щек. Господи! Она зарылась головой Маркусу в грудь, словно пытаясь погасить смущение, пряча наготу за его телом.

Он крепче обнял ее и поцеловал в щеку.

– Позволь мне любить тебя, Ронни.

Слова были столь же искушающими, сколь и тон, какими они были сказаны. Он всегда называл то, что они делали вместе, сексом. И при одном этом простом слове «любовь» тело ее вздрогнуло от желания.

Возможно, потеряв ее, он осознал, что ее любит? Нет, маловероятно. Как мог мужчина полюбить женщину, которая предала и его, и себя?

– Отбивные, – заставила она себя напомнить ему.

– Забудь о них.

– Когда они превратятся в уголь и соседи вызовут пожарную бригаду, ты сам о них вспомнишь.

– Как можешь ты думать об этих чертовых отбивных, после того что сейчас произошло? Неужели ты не чувствуешь, как ты мне нужна? – Он прижался к ней пахом, и она вздрогнула.

Если бы он говорил сердито или требовательно, она нашлась бы, что ему возразить, но в голосе его звучало одно лишь горестное недоумение и очень явно ощутимое мужское желание.

И еще он произнес слово «любить».

Она не могла отказать ему любить себя. Она честно пыталась перестать любить Маркуса. Но уже во время беременности поняла, что дело ее проиграно.

Как могла она искоренить в себе любовь к мужчине, от которого имела ребенка – маленькую частицу отца, о ком он будет напоминать ей всю жизнь? Ребенка, которой будет вечно вызывать в памяти того, кого она так желает и по кому отчаянно скучает? И как она может отказать ему любить если не ее самое, то ее тело, когда ее желание полностью совпадает с его потребностью в ней?

Оргазм не принес ей удовлетворения. Она могла получить его, только когда Маркус наполнит ее собой. Она обняла его и прижала к себе так, словно он грозил ее покинуть, а не умолял остаться.

Она снова поцеловала его в шею, вдохнула его запах и пробежала губами под подбородком.

– Мне плевать на отбивные. Мне даже почти все равно, что я только что занималась сексом на балконе на виду у Всевышнего, птиц и соседей с биноклями. Отнеси меня на кровать, Маркус. Пожалуйста.

Глава 11

Маркус замер, услышав слова Ронни. Она согласилась. Она хотела его. Его отвердевшая плоть загудела при этой мысли, а в голове все никак не укладывалось, что она не придала никакого значения тому, что ее крик, крик наслаждения, услышал сам Господь, птицы и соседи.

Восемнадцать месяцев назад у нее случилась бы истерика в подобной ситуации. Она и помыслить не могла о том, чтобы отдаться страсти там, где ее могли услышать или увидеть посторонние.

Маркус не стал рисковать. Если дать ей время, она, того и гляди, опомнится и изменит решение. Поэтому он понес ее, обвившую его руками и ногами, с балкона в квартиру. В несколько шагов он преодолел расстояние до спальни, уложил ее на кровать, а сам лег сверху, придерживая на локтях вес тела, чтобы ее не раздавить. В распахнутой на груди рубашке и с взъерошенными волосами она казалась воплощением необузданной чувственности.

И он хотел ее.

Плоть его распирало от желания. Он не знал, удастся ли ему расстегнуть молнию на джинсах, не нанеся себе телесных повреждений.

– Я хочу войти в тебя, детка. Я так сильно тебя хочу.

– Да. – Она качнулась под ним – одно легкое движение, но его было достаточно, чтобы подвести Маркуса к опасной черте.

Животный крик сдавил ему горло. Он простонал сквозь сжатые зубы.

Если он не возьмет себя в руки, то поведет себя в постели как подросток, впервые оставшийся с женщиной наедине. Ему нужна была передышка. Шестьдесят секунд, чтобы успокоиться, – шестьдесят секунд без контакта с ее телом. Маркус медлил.