– Я не туда собираюсь отправиться. – Он закрыл дверь и зашагал к главному входу в Коммодор. – Уж поверь.
Комплекс больницы Святого Франциска был выстроен со всей логикой муравейника. Отражая многократную архитектурную философию, как и многие другие медицинские центры подобного типа, здания, занимавшие территорию больницы, представляли смесь из различных стилей и располагались там, где их только удалось впихнуть, как круглые колышки, затолканные в квадратные отверстия. На кампусе имелось всего понемножку, от готического кирпича и скучной стали до стекла и огромного, колоннообразного камня. Единственной общей чертой было отсутствие свободного пространства.
Джим припарковал грузовик рядом с пятнадцатиэтажной высоткой и подумал, что было бы неплохо начать с этой махины, ведь сюда его положили после неотложки. Минуя ряды машин, он пересек переулок, зашел под навес и направился прямо в здание через несколько вращающихся стеклянных дверей.
В справочном бюро, он сказал:
– Я ищу Девину Эвейл.
Сто двенадцатилетняя дежурная с голубыми волосами так тепло ему улыбнулась, что он почувствовал себя кретином, обратив внимание лишь на ее возраст.
– Сейчас найдем, в какой она палате.
Пока ее тонюсенькие пальцы блуждали и долбили по клавиатуре, Джим подумал о том, насколько быстрее орудовал своими пальцами тогда, в квартире. Он посчитал, что имя «Девина» в модельном бизнесе было достаточно необычно, и что если забьет его в «Гугл» на своем ноутбуке, то найдет подружку Вина… и, чтоб вы знали, это оказалось не сложно. Хоть она в профессиональной сфере и не пользовалась фамилией, их с Вином сфотографировали вместе на сборе пожертвований для «Колдвелл Курьер Жорнал» около шести месяцев назад, и там он нашел ее фамилию – Эвейл.
– Она в палате 1253.
– Спасибо, мадам, – чуть поклонившись, сказал он.
– Пожалуйста. Просто поднимитесь на лифте у того сувенирного магазинчика.
Он кивнул и зашагал к лифтам. Около них в ожидании и разбившись на группы, стояла кучка людей, все они следили за маленькими экранами над тремя дверьми. Джим присоединился к толкучке.
Казалось, группа, стоящая справа, соревновалась с теми, кто расположился в среднем ряду.
Центральный лифт выиграл, и Джим забрался в него с остальными людьми. Присоединившись к борьбе за свободное место, он нажал нужную кнопку, а затем стал ориентироваться по цифрам на дисплее над головой. Дзинь. Дзинь. Дзинь. Двери открылись. Люди заерзали. Дзинь. Двери открылись. Еще больше шарканья.
Он вышел на двенадцатом и ничего не сказал дежурным на посту медперсонала. Он без осложнений зашел очень далеко, может, даже слишком легко, и сейчас проблемы ему не нужны. Черт, будет не удивительно, если около 1253 дежурит полиция… но копов там не было. Как и семьи или друзей, прохаживающихся туда-сюда.
Он тихонько постучал и заглянул внутрь.
– Девина?
– Джим? – раздался тихий голос. – Подожди минутку.
В ожидании, он осмотрел коридор. Тележка уборочного персонала стояла между палатой Девины и соседней, а буфет на колесиках ехал в его сторону. Когда он миновал Джима, запахло восковой фасолью и гамбургерами, и значит, развозили ланч. Повсюду сновали медсестры, а в дальнем конце коридора пациент в своей больничной сорочке делал крошечные шаги, держась за капельницу.
Похоже, он взял ее с собой специально, чтобы залить все косяки.
– Все, можешь заходить.
Он вошел в тускло освещенную палату, точно такую же, в которой лежал сам: бежевую, пустую, с огромной больничной кроватью посередине. Задернутые напротив шторы едва заметно шевелились, будто она только что их закрыла, наверное, чтобы он не разглядел ее лицо.
Которое представляло собой месиво.
Такое, что он даже на миг остановился. Ее прекрасные черты были перекошены из-за опухших щек, подбородка и глаз; губа разбита; а фиолетовые синяки на бледной коже были как пятна на свадебном платье – такими же скверными и печальными.
– Все так плохо, да? – сказала она, поднимая трясущуюся руку, чтобы прикрыться.
– Господи… Иисусе. С тобой все в порядке?
– Будет, я думаю. Они не выписывают меня из-за сотрясения.
Когда она натянула на себя тонкое одеяло, прикрывавшее ее тело, Джим присмотрелся к ее рукам. Костяшки пальцев не были сбиты.
И значит, она сделала это не сама, но и не сопротивлялась или, скорее всего, просто не могла оказать сопротивление.
Глядя на нее, Джиму казалось, что его решимость покачнулась, словно пытаясь найти ровную поверхность. Что если… нет, Вин не мог такого сотворить. Или мог?
– Мне так жаль, – прошептал Джим, пристроившись на краю кровати.
– Мне не стоило рассказывать ему о нас с тобой… – Она вытащила салфетку «Клинекс» из коробки и осторожно промокнула им слезы. – Но меня заела совесть, и я… не ожидала такого. Он еще и помолвку расторгнул.
Джим нахмурился, поскольку последнее, что он слышал, так это то, что парень собирался с ней порвать.
– Он сделал тебе предложение?
– Вот почему я должна была ему рассказать. Он встал на колено и спросил меня… и я сказала «да», но затем мне пришлось рассказать ему, что произошло. – Девина наклонилась и схватила его за руку. – Я бы держалась от него подальше. Ради собственной же безопасности. Он в ярости.
Вспомнив лицо парня, когда тот говорил, что голубое платье Девины пахнет одеколоном другого мужчины, не сложно было представить, что это правда. Но что-то в этой ситуации просто не складывалось, хотя сложно так думать, глядя на лицо Девины… и ее руку.
На ней была куча синяков в форме мужской ладони.
– Когда они тебя выписывают? – спросил он.
– Сегодня, скорее всего. Боже, мне так неловко, что ты видишь меня в таком виде.
– Обо мне ты в последнюю очередь должна беспокоиться.
Наступила тишина.
– Можешь поверить, чем все закончилось?
Нет. Совсем не мог.
– Тебя забирает семья?
– Они приедут, когда меня будут выписывать. Они очень волнуются.
– Могу понять, почему.
– Дело в том, что я вроде как хочу увидеться с ним. Хочу… обговорить все это. Просто не знаю… И пока ты не начал меня судить, я в курсе, как это звучит. Мне следует просто уйти, увеличив дистанцию между нами, насколько это возможно. Но я не могу так легко сдаться. Я люблю его.
Крах ее надежд было так же тяжело вынести, как и состояние, в котором она находилась, и Джим взял ее за руку.
– Мне жаль, – прошептал он. – Чертовски жаль.
Она сжала его ладонь.