Конечно, сейчас ей следовало принять человеческое обличье. Бояться отца и братьев Антония не стоило — ведь они остались в доме. Праздновали победу и пересмеивались, похваляясь друг перед другом тем, кто из них сильнее побил Антония, да еще небось приправляли свое торжество брагой. От возмущения у Балкис прибавилось сил. Двор завертелся волчком, все вокруг стало меньше, и вот уже на коленях возле Антония оказалась не кошка, а девушка. Юноша, теперь казавшийся Балкис не таким большим, как раньше, застонал от боли, прижал руку к животу. Балкис испугалась. На счастье, похититель завернул ее в ее собственный плащ перед тем, как вынести из дворца. Балкис сорвала с себя плащ и укутала им Антония. Морозный ветер тут же набросился на нее, но ее сорочка была соткана из шерсти, и потому она не должна была замерзнуть по пути до амбара.
— Вот так, — проговорила она. — Мой плащ тебя согреет. Ну, вставай, вставай, я не смогу нести тебя, а тебе нужно уйти со двора в амбар как можно скорее!
Расслышав незнакомый человеческий голос, Антоний вздрогнул и приподнял голову. Невзирая на боль, он вытаращил глаза и ахнул.
Балкис мысленно выругалась. Неужели девушка — такое невиданное зрелище?
Да. Для юноши, который вырос рядом с отцом и четырьмя братьями, это было воистину невиданное зрелище. Что ж, придется ему к этому зрелищу привыкнуть. Балкис наклонилась, плотнее закутала Антония в плащ и прикрикнула на него:
— Да вставай же! Не перебили же они тебе кости!
Но Антоний только таращился на нее, оторопело выпучив глаза. Наконец он обрел дар речи и, запинаясь, проговорил:
— Кто… Кто ты… такая?
— Меня зовут Балкис, и я пришла, чтобы не дать тебе замерзнуть насмерть. Так ты поднимешься или нет?
Антоний приподнялся и встал, но тут же пошатнулся. Балкис подставила ему плечо, он оперся на него, и девушке стало тяжело, очень тяжело. Он посмотрел на нее, часто моргая, и изумленно спросил:
— Как ты здесь оказалась?
— На своих двоих пришла. То есть на четырех, — буркнула Балкис и честно добавила: — Правда, мне немного помогли волшебные человечки.
— Волшебные человечки? — Антоний не без труда отстранился, и в его глазах появился суеверный страх. — Но ведь я бы наверняка тебя заметил! Хоть кто-нибудь должен был тебя заметить! — Он нахмурился. — И при чем тут — «на своих четырех»?
— Иногда я превращаюсь в кошку, — в отчаянии выпалила Балкис и потянула Антония к амбару. — Пойдем же! Если ты можешь стоять, значит, и идти сможешь.
Антоний сделал пару шагов, но снова пошатнулся, и Балкис пришлось поддержать его и помочь ему выпрямиться.
— Ты умеешь превращаться в кошку? — переспросил Антоний, широко раскрыв глаза. — Никто не может превращаться в кошку!
— Ой, тогда лучше крепче стой на двух ногах! — взмолилась Балкис.
Антоний не без труда выпрямился, а девушка вспомнила о том, как, будучи кошкой, едва доставала головой до его лодыжки, вспомнила, каким огромным казался ей крестьянский дом, о том, как мерз у нее живот, когда она бежала по снегу — и конечно, все кругом сразу выросло, а теплая ночная сорочка плотно прилегла к коже Балкис и превратилась в шерсть.
Антоний вскрикнул и попятился, но ухитрился удержаться на ногах — правда, с большим трудом.
Балкис поспешно превратилась в девушку и бросилась к нему, чтобы поддержать.
— Ты помогал мне, когда мне нужно было набраться сил, — сказала она. — Ты дарил мне свою дружбу и угощал парным молоком. Позволь же мне отблагодарить тебя за твою доброту. Пойдем в амбар.
Антоний послушно побрел, опираясь на плечо Балкис. Он шел потупившись, отдавшись на волю целой гаммы чувств — суеверного страха, восторга и еще кое-каких эмоций, из-за которых Балкис вынуждена была смущенно отворачиваться. По ее телу вновь разлилось странное тепло.
— Хватит на меня таращиться!
«Уж не влюбился ли он в меня?» — подумала Балкис, но тут же раздраженно отбросила эту мысль.
— Так ты была Киской, моей маленькой подружкой? — прошептал Антоний.
— И была, и остаюсь ею! А еще я дура, которой взбрело в голову утешить тебя, когда твои братья подсмеивались над тобой. Если бы я не пришла в дом, они бы тебя на побили!
— Ох, все равно бы побили, — вздохнул Антоний. — Не сегодня — так завтра или послезавтра, не из-за тебя — так за то, что я пролил молоко, или неправильно сказал строчку стихов, или встрял без очереди. — Он гордо улыбнулся. — Ты хотя бы дала мне повод вступиться за тебя и дать сдачи.
Балкис изумленно глянула на него. Он дал сдачи, но за этого его так жестоко поколотили, и он, оказывается, этим гордился?
— Почему ты не убежишь отсюда? — невольно вырвалось у Балкис, и она тут же стыдливо отвернулась. — Прости, я не хотела. Это не мое дело.
— А тебя чуть на клочки не разорвали за то, что ты хотела меня порадовать, — мрачно проговорил Антоний. — Думаю, ты имеешь право знать, почему я тут живу.
— Потом, — прошептала Балкис. Они подошли к амбару, и она отодвинула засов и приоткрыла дверь. — Постой, — распорядилась Балкис, обернулась, закрыла дверь, задвинула засов. — Сможешь забраться на сеновал? — спросила она, снова подставив Антонию плечо.
— Думаю, да, — ответил Антоний и действительно сумел влезть на гору сена с помощью Балкис. Он обессиленно упал, а Балкис сбежала вниз по приставной лесенке, взяла в коровьем стойле ведро с водой, вернулась на сеновал, смочила водой платок и вытерла раны Антония.
— Усни, если можешь, — ласково проговорила она и запела колыбельную, которая на самом деле представляла собой усыпляющее заклинание, призванное даровать Антонию целебный сон.
Но она не успела допеть и первой строчки, как Антоний взял ее за руку.
— Я тебе не ответил, — сказал он.
— Как — не ответил? Что ты мне не ответил?
— Ты спросила, почему я остаюсь здесь. — Он закрыл глаза, откинулся на сено и вдруг стал как бы намного старше. — Потому, — устало проговорил он, — что мне больше некуда идти. Какие бы они ни были грубые и жестокие, они — моя семья. Как бы я смог жить без них?
— Куда как лучше, чем живешь теперь, — с горечью произнесла Балкис. — Поспи, поспи, пусть твои раны затянутся.
Она снова запела, и Антоний закрыл глаза. Балкис вдруг подумала о том, что могла бы вплести в колыбельную еще одно заклинание, и тогда, проснувшись, Антоний был бы влюблен в нее…
Нет! Балкис умолкла и рассердилась на себя. Зачем ей это было нужно — чтобы он полюбил ее? Допустим, он полюбит ее, но что в этом будет хорошего, когда она будет понимать, что это — всего лишь действие приворотных чар? «Подожди, — сказала она себе. — Дождись настоящей любви».
«А что, если это и есть настоящая любовь?» — спросил внутренний голос. Балкис не смогла ответить на этот вопрос и вновь запела колыбельную. Антоний стал дышать ровнее и спокойнее. Убедившись в том, что он крепко спит, Балкис провела мокрым платком по тем царапинам, которые еще не успела протереть, затем расстелила платок на сене для просушки, забралась под плащ, прижалась к Антонию. «Чтобы согреться», — уговорила она себя. И все же она не удержалась и потрогала крепкий бицепс Антония, провела рукой по его груди — и отдернула руку, будто обожглась. Балкис закрыла глаза, велела себе спать, но продолжала думать о мужчине, что лежал рядом с нею, и сон не шел к ней.