— Добрый вечер тебе, девушка. Твой спутник болен?

— Не болен, добрый господин, но ранен, — ответила Балкис и обратила внимание на то, что единорог совсем не боится стариков, из чего она сделала определенные выводы. Как ни странно, из-за этого и она почувствовала себя смелее.

— Если хочешь, мы вылечим его, — предложил второй старик.

Сердце у Балкис радостно забилось. Она испытала такое облегчение, что чуть не лишилась чувств.

— О, благодарю вас, добрые господа! Его ударил лапой лев, и я так боюсь за его жизнь!

— Он будет жить, не сомневайся, — заверил Балкис первый старец. — Он христианин?

— Он… Да, господин. Христианин, несторианин.

— Как и мы, — кивнул первый отшельник.

— Как большинство из тех, кто живет во владениях пресвитера Иоанна, — сказал второй. — Меня зовут брат Атаний, а это — брат Рианус. Нужно ли, чтобы все тело твоего друга было подвергнуто целительству?

Балкис не стала задумываться над ответом и считать раны Антония.

— О да, добрые господа, если это возможно! Исцелите его!

— Что ж, займемся этим.

Брат Атаний подошел к единорогу и взял Антония под мышки.

— Помоги нам переложить твоего друга на эту раковину, девушка, ибо мы стары и сил у нас теперь не так уж много.

— Конечно, конечно, святой брат!

Она поспешила ко второму отшельнику и ухватилась за левую ногу Антония, а монах — за правую. Втроем им удалось снять юношу со спины единорога и переложить на край камня.

Единорог фыркнул.

Балкис обернулась и обняла его за шею:

— О, спасибо тебе, чудесный зверь, за то, что принес сюда моего Антония! Во веки веков я буду благодарна тебе!

Единорог коснулся бархатным носом ее щеки и тихонько заржал — словно хотел подбодрить девушку, сказать ей что-то приятное, а потом развернулся и неспешной рысью убежал за деревья.

— Теперь покинь нас, девушка, — попросил Балкис брат Рианус. — Мы должны снять с твоего друга одежды, ибо в раковину его нужно уложить нагим — каким он родился на свет.

— Я… Я уйду, — смущенно отозвалась Балкис и отвернулась, а старцы принялись расстегивать на Антонии куртку.

Странная тревога овладела девушкой. Сердце ее забилось так громко, что ей казалось, будто она слышит оглушительный бой барабанов.

Глава 24

— Зачем поручать такое приятное занятие им? — встрепенулась птица сидикус. — Сама должна была это сделать давным-давно!

— Умолкни, птица! — строго приказал брат Атаний, — Для нее эта работа будет тяжела и без твоих насмешек.

— Ой, скажете тоже! «Тяжела»! Справится с превеликой легкостью, а уж когда вы его в чувство приведете — вот уж она нарадуется!

— Не говори пошлостей, пернатая!

Балкис отошла к деревьям, но волнение снедало ее, и она не выдержала и обернулась. Она мучительно боялась того, что вылечить Антония старцам не удастся.

Брату Атанию удалось стащить рукава с массивных плеч юноши, а брат Рианус разул юношу и начал снимать с него штаны. Балкис решительно отвернулась, решив, что монахи все же справятся сами.

— Вот-вот, отвернись и не смотри, девица-красавица, — издевательски проскрежетала птица. — Только скоро опять захочется подглядеть — и будет чем полюбоваться.

Щеки у Балкис стали пунцовыми.

— Не говори глупостей, сидикус.

И все же не смогла удержаться — бросила взволнованный взгляд искоса. Брат Атаний снимал с Антония рубаху через голову. У Балкис закололо кончики пальцев — она представила себе, как прикасается к коже Антония. У нее закружилась голова. Она и не догадывалась о том, какие крепкие мышцы у юноши. Вот только раны, которыми была исполосована его грудь, ужасно пугали Балкис.

— Ага, стало быть, я глупая птица? — хихикнула сидикус. — Или ты хочешь сказать, что наглой птица может быть, а глупой — нет?

— Может быть и той, и другой, если жаждет, чтобы ее поджарили с пряностями!

Щеки у Балкис пылали, она понимала, что краснеет все сильнее и сильнее.

Плечи у Антония были необыкновенно широкие и мускулистые. Брат Атаний осторожно высвободил плечи юноши из рукавов рубахи, и Балкис ахнула, потрясенная размерами бицепсов юноши. Теперь Антоний был раздет до пояса. Девушка украдкой взглянула на брата Риануса и догадалась, что ниже пояса ее спутник тоже раздет. Она отвернулась, и щеки у нее опять жарко запылали.

— Что, снова отвернулась? — язвительно осведомилась сидикус. — О, вот вылечат его, тогда всласть насмотришься!

— Прекрати, птица! — укоризненно покачал указательным пальцем брат Атаний. — Покуда твоя болтовня была невинна, я терпел ее, но я не позволю тебе насмехаться над ее невинностью!

— Вот заладили — «невинность, невинность»! Носятся с этой невинностью, как с писаной торбой. Да надо бы фьюить тирли кирли кря!

Птица умолкла, вытаращила глаза-бусинки, ошарашенная тем, что вдруг лишилась дара человеческой речи.

— Заговоришь снова тогда, когда этот юноша будет исцелен и одет, — сказал птице брат Рианус. — А теперь улетай и посиди где-нибудь подальше отсюда.

— А не то я тебя приодену в гарнир к обеду, — предупредила Балкис и свирепо зыркнула на дерзкую птаху.

Сидикус оскорбленно взъерошилась, в последний раз обиженно пискнула, взлетела в воздух и уселась на крышу дома монахов-отшельников.

— Не обижайся на эту птицу, девушка, — обратился к Балкис брат Атаний. — Язычок у нее без костей, это верно, но сердечко золотое.

— Да, до сих пор она мне помогала, — признала Балкис. — Но честно говоря, я успела устать от ее наглости.

Брат Рианус понимающе улыбнулся девушке:

— Успокойся, тебе не обязательно смотреть. Если его вера сильна, камень исцелит его.

С этими словами он взял Антония за ноги, а брат Атаний подхватил под плечи.

И вновь у Балкис возникло отчетливое ощущение, будто бы она прикасается к длинным крепким мышцам бедер юноши, и по всему ее телу разлилось жаркое тепло. Она чуть не лишилась чувств, но постаралась взять себя в руки. Но она ничего не могла с собой поделать. Волнение за друга не давало ей отвернуться, не смотреть на монахов и их подопечного.

— Поднимаем, — распорядился брат Атаний.

Старцы приподняли юношу и уложили во впадину с водой. У Балкис часто забилось сердце. «Это от волнения», — строго одернула она себя. Но что будет, если этот камень не излечит Антония?

— Уйми свою тревогу, — заботливо проговорил брат Атаний. — Если его вера искренняя, вода прибудет и поднимется.

Балкис всеми силами старалась держать свои сомнения в узде, но почему ее губы упрямо желали скривиться в недоверчивой усмешке, почему сердце так ныло в груди? Как вера человека, лишившегося чувств, могла повлиять на уровень воды? Да и как могло стать больше воды в ямке глубиной всего-то в четыре дюйма? Нет, эти старики могли только простудить Антония — он лежал совершенно голый на холодном камне!