* * *
То есть это я решил, что день будет долгий. Между тем солнце стояло чертовски близко к зениту. Язык мой превратился в кусок высохшей дубленой кожи — кожи, на которой уже можно было бы писать стишки. Сколько же времени прошло? Час? Или меньше?
Какая разница? Все равно мне не дожить до конца дня. А потом еще не меньше суток мое тело будет тут валяться. Нужна вода или какой-то напиток. Чего бы я только сейчас не отдал за колу...
Ого! Ну, правильно. Надо было вспомнить рекламные стишки? Ну-ка, ну-ка...
Разве их забудешь?
Да, но смогу ли я их произнести, вот вопрос!
Я попробовал разжать губы и обнаружил, что не могу. Я отчаянно надувал щеки, пытаясь выжать хоть каплю слюны, но ничего не получалось. Страх сковывал меня все сильнее, но я прогонял его и продолжал надувать и сдувать щеки...
Вдруг резкая боль пронзила нижнюю губу. Вот черт! Она треснула. Я почувствовал вкус крови...
Кровь.
Это же жидкость!
Я придвинул кончик распухшего языка как можно ближе к губам, изо всех сил надавил... губы разжались. Я вдохнул поглубже...
И кровь высохла.
Быстро, пока рот мой снова не запечатало, я выкрикнул:
Ты уже с десяток раз
Мог бы, друг, от жажды сдохнуть,
Но спасение твое — «Спрайт»!
Не дай себе засохнуть!
Что-то легло в ладонь. Что-то холодное и влажное: Я облегченно вздохнул и попробовал поднести к губам то, что сжимала рука...
А рука... не двигалась.
Она была привязана к камню выше моей головы. Я с трудом совладал с гневом и проговорил:
Мы сегодня очень злы,
В этом нет сомненья.
Развяжитесь все узлы
И переплетенья!
От болезненных рывков в запястьях и лодыжках мне стало дурно. Я строго приструнил желудок. Что такого-то? Это ведь просто веревки развязывались, больше ничего. Ну, то есть я на это надеялся. На всякий случай, исключительно в целях эксперимента, я поднял руку с банкой содовой...
Рука поднялась. И тут же упала — ее словно бы кололо тысячами раскаленных иголочек.
Я застонал. Нет, я просто обязан донести до губ эту банку! Я снова поднял руку, но, для того чтобы банка добралась до моих губ, пришлось изрядно помучиться. Наконец мои зубы клацнули по алюминию.
Алюминий. И никакой тебе водички.
Я забыл, что банку еще надо открыть.
Секунду я лежал, проклиная собственную глупость. Затем издавая стоны и корчась от боли в плечах и груди, я ухитрился-таки упереться в камень локтями и совершил великий подвиг: просунул палец в жестяное кольцо. Я потянул за кольцо. Крышка отскочила. Я наклонил голову, запрокинул... и в рот мне хлынула живительная струя сладкой и прохладной газировки. Больше половины банки пролилось на подбородок и стекло на камень, но все же довольно много воды попало в рот, наполнив меня восхитительным, благословенным льдистым вкусом. Только саднила треснувшая губа. Мышцы глотки сокращались, проталкивая холодный комок вниз, к желудку. Я вздохнул, приподнял банку и глотнул по-настоящему. Никогда бы не подумал, что рекламируемый продукт, действительно настолько вкусен. Я решил, что больше никогда не стану подшучивать над «Спрайтом». Какие уж тут шутки. Я намеревался сделать еще глоток, а банка взяла и исчезла.
Я смотрел на свою руку, только что сжимавшую банку, так, словно это она, моя рука, предала меня. Потом я сжал пальцы в кулак, чувствуя, как закипает в душе гнев. Не моя рука предала, а кто-то другой. И я догадывался кто. Герцог решил, что игра идет не по правилам, и вздумал вмешаться. Нет, я ничего не нарушал! Я же с самого начала предупредил герцога, что я — чародей, еще до того, как он вздумал выставить меня на палящее солнце. Ничего, впредь ему наука будет. А ведь он не верил, что я сумею выжить. Хотя, положа руку на сердце, я и сам-то в это не шибко верил.
Итак, я чародей. Правда, такой чародей, которому вскорости могла потребоваться помощь, дабы отбить атаки герцога. К тому же, что бы я ни собирался предпринять, делать это надо было быстро, покуда еще не выветрилась спасительная влага. Я и так уже чувствовал, как пекло снова обволакивает меня жарким коконом, как навстречу ему из глубин мозга поднимается головная боль. Так где же мне обзавестись боевыми резервами?
Ну конечно! Местные духи. Ведь они живут везде, эти духи природы: эльфы, дриады, феи и прочие. Духи травы, деревьев, ручьев!
Эй вы, эльфы камней и зыбучих песков!
Духи чахлой травы и сухих лепестков!
Пробудите сирокко! А если не он —
Пусть возьмутся на пару пассат и муссон!
А каков результат сих решительных мер?
Самый лучший на свете кондиционер!
Да простит меня Шекспир! От песка вокруг меня стали подниматься струйки тумана. Отовсюду: от камней, от дюн, в которых конечно, не было ни капельки влаги. Я радостно вздохнули прохрипел:
— Ну же, оживайте!
И духи начали обретать форму.
Их оказалось немного, и вид они имели весьма хрупкий — росточком мне до колена, колеблющиеся, дымчатые, неуклюжие фигурки. А за ними вертелась песчаная воронка. Неужели смерч?
— Ты звал, — проскрипел один из камней, — мы пришли.
— Но что вы за духи?
— Ты вызывал духов земли, протарахтел еще один булыжник. — Вот мы они самые и есть — духи камней и песка.
— Можно было бы сразу догадаться, — прошептал я. — Минеральные духи.
— Если сумеем, мы поможем тебе, — прорычал первый камень-призрак, — но как?
— Хотел бы я сам это знать, откликнулся я. — У вас с собой ничего такого прохладительного не имеется?
— В полдень-то? — прошипел смерчик. — Нет, что ты! Мы все насквозь прожарены.
— Я так и думал. — Камень подо мной нагревался даже в тех местах, куда падала тень. — И влаги у вас тоже нет, да?
— Из камня воды не выжмешь, — проворчал булыжник.
Смерч приблизился ко мне.
— Может быть, овеять тебя моим дыханием?
Меня достигло его дыхание, и я попятился.
— Ой нет, спасибочки! Я очень ценю твою доброту, но пользы от тебя, словно от разогретой жаровни! — И тут меня поразила ужасная догадка. — Постой! А как тебя люди называют?
— Песчаным бесом, — ответил смерчик.
— Все правильно, — проговорил я н с болью сглотнул скудную слюну. — Но ты же... ты же не из Ада, верно?
— Да нет! Ты что! — возмутился смерч. — Просто ты спросил, как меня люди называют, вот я тебе и ответил.
Я кивнул:
— Ну да, ясное дело. Что значит название? В данном случае — ничего особенного. Ты такой же член команды Преисподней, как...