Тафа нахмурился:
— Я не могу отвечать за тех людей, которые умерли до моего появления на свет.
Но, конечно, ответ был прекрасно известен им обоим: Гордогроссо был жесток и беспощаден и с радостью бы разделался с любыми интервентами, и притом мучил бы их и пытал. А вот Ринальдо — человек, преданный Богу, Добру, справедливости, наверняка бы проявил милосердие к врагам и ни за что не стал бы драться до тех пор, пока была возможность хранить перемирие.
Кроме того, он не стал бы бросать в бой любого и каждого, выставляя против регулярной мавританской армии необученных горожан, которые бы тысячами пали от рук профессионалов. Он не стал бы призывать к себе на помощь демонов, которые бы обрушились на богобоязненных врагов, как поступил бы на его месте Гордогроссо.
Однако сколько бы ни старался Мэт выразиться по этому поводу дипломатично, у него бы ничего не вышло. Все равно получилось бы что-нибудь в таком духе: «Вы, ребята, трусили напасть на Ибирию, пока там на троне восседал беспощадный садист. А теперь, когда хорошие парни разделались с этим садистом, вы оказались тут как тут и напали на хороших парней, которые дерутся по правилам». Ничего такого Мэт не сказал. А сказал он:
— Теперь, когда Ибирией правят люди добрые, преданные Богу, не время слугам Божьим драться друг с другом, господин Тафа.
Пожилые мужчины нахмурились, а махди довольно-таки спокойно ответил:
— Ислам должен восторжествовать во всем мире, лорд Маг. Ибирия должна покориться Аллаху, и я родился для того, чтобы это произошло. И если бы Аллаху было угодно породить меня сто лет назад, я бы тогда повел свое войско на Ибирию.
В этом Мэт не сомневался, но не сомневался он и в том, что Найробус — или тот, кто втянул Тафу в это дело, — не стал бы уговаривать его нападать на Ибирию до тех пор, пока тамошний трон был в руках злобного Гордогроссо. На самом деле, не будь Мэт в свое время настолько самоуверен, не вызвись он провернуть свержение Гордогроссо в неожиданный для тирана момент, не окажи ему тогда Небеса всю возможную помощь, Гордогроссо и сейчас бы правил Ибирией, и вряд ли бы кто-то из арабских колдунов взялся за разжигание в Тафе боевого духа.
Да что там говорить! Если эти колдуны служили одному и тому же повелителю, что и Гордогроссо — а скорее всего так оно и было, — им бы и не позволили бросить вызов тирану! Правда, Мэт успел заметить, что Сатане в принципе наплевать на то, сколько его приспешников гробят друг дружку, лишь бы только его позиция в результате не ослабевала. Более того, похоже. Сатана даже подбивал своих миньонов на нечто подобное.
Но тут возникал вопрос: на кого работает Найробус? Не являются ли мавры всего лишь орудием в борьбе, ведомой под покровительством сил Ада? И если являются, то что случится с ними, когда они выполнят за Найробуса грязную работу? В частности, что случится с этим юным, безусым махди?
Но и об этом сейчас говорить не время — не в том махди настроении, чтобы прислушаться к увещеваниям Мэта, нет. Мэт вымученно улыбнулся и постарался скрыть скепсис.
— Уверен, вы бы атаковали любых врагов, мой господин, если бы родились тогда.
На миг махди просиял.
— Да, если бы я тогда родился и если бы вестник Аллаха передал мне, что его воля такова.
Рамон уловил в ответе Тафы искреннее поклонение Богу.
— Стало быть, вам, мой господин, такой вестник являлся?
— Воистину так, — сверкая улыбкой, ответствовал махди.
— Поведайте нам о нем, — попросил Рамон. — Расскажите нам о том человеке, который сказал вам, какова судьба Ислама и ваша собственная судьба. Он священнослужитель?
— Он мудрец, он не священнослужитель, он святой отшельник, обитающий в пещере высоко в Рифских горах. — Глаза Тафы зажглись страстным огнем. — Я встретил его, когда пас коз. «Что ты сидишь сложа руки, Тафа?» — вопросил он.
Ведь он никогда не видел меня раньше, а откуда-то ему было ведомо мое имя!
— Весьма впечатляюще, — кивнул Мэт, припомнив как минимум десяток способов, как можно узнать чье-то имя, причем только два из них имели отношение к магии. Правда, следовало признать — отыскать мальчишку с задатками военного гения, наверное, было трудновато, при том что тот и сам не знал о своих талантах...
— Стало быть, он и предсказал вам вашу судьбу?
— Именно он, — кивнул Тафа. Лицо его светилось безмятежностью и уверенностью в предназначенной ему высокой миссии.
Это граничило с нахальством, которое Мэту всегда было противно. Поборов охватившие его чувства, он спросил:
— А каков он был собой, этот мудрец?
— Он был одет очень просто, но одежда его была из такой ткани, какой я прежде никогда не видел. Она напоминала шелк, но была намного плотнее. Одежда мудреца была цвета полночного неба, а борода и волосы — седые. У него были удивительные глаза — волшебные, сияющие, серебряные. Из-за того, как они сверкали, казалось, будто все лицо мудреца излучает сияние. Я сразу же понял — передо мной святой человек, гонец Аллаха!
Старики принялись бормотать восхваления Богу по-арабски. А Мэт по описанию без труда узнал Найробуса, хотя сам сказал бы, что у того вовсе не серебряные, а самые обычные серые глаза, а одежда — ну конечно, из полиэстера!
— Он предсказал вашу судьбу, читая Коран?
— Нет. Он коснулся моих висков пальцами и вызвал у меня видения — осаду Альдосера, мавританское войско, шагающее на Веллезе, наши победы и покорение Ибирии!
— И при этом ни слова из Корана, — нахмурился Мэт.
— Нет. Для начала он отвел меня к чародеям, и те научили меня владеть оружием, привили мудрость, дали силу и рассказали о военном искусстве всех полководцев, которые прежде завоевывали Северную Африку. Потом, когда чародеи сочли меня готовым, они послали меня в мечеть Касабланки, где я предстал перед муллой. Он с первого взгляда понял, кто я такой, и отвел меня к эмиру. Эмир позволил мне принести ему клятву верности, а затем назначил меня полководцем одного из своих войск и отправил покорять Ибирию.
— Ясное дело, — понимающе кивнул Мэт. Он живо представил себе проницательного мужчину средних лет, разглядевшего в Тафе талантливого харизматического лидера, способного собрать вокруг себя достаточное число последователей для совершения государственного переворота. Нечего было удивляться и тому, что эмир отправил новоявленного махди завоевывать целую страну — ведь там юношу могли убить. Откуда было знать эмиру о том, что Тафу ждут победы?
Однако Тафа победил и поэтому стал представлять собой реальную, ощутимую угрозу для царствующего монарха. Почему-то Мэт не сомневался: возьмись он разыскивать противников Тафы, эмир Марокко оказался бы одним из первых в этом списке.
— Но победой меня обеспечил тот святой человек с гор в чудесных синих одеждах! — с пылом добавил Тафа.
— Но вы же сами сказали, что он не был священнослужителем, — нахмурившись, возразил Мэт. — Разве может человек быть святым, если посылает кого-то убивать и подвергать страданиям других людей? Разве может быть то дело, какое совершается огнем и мечом, быть делом, угодным Богу?