Саймон кивнул.
— А после того?
— После? Те из нас, кто носил ливрею герцога, ходили без оружия. Мы играли в кости и глушили вино, в то время, как носившие ливрею колдуна, забирали нас одного за другим и приводили обратно одетыми уже в цвета Альфара. — Лицо его задергалось, он сплюнул.
— Что произошло, когда забрали тебя? — мягко спросил Род.
Сержант пожал плечами.
— Пошел я охотно, а почему бы и нет? Колдун был премудр и благ, его люди, наверняка, не могли причинить мне вреда! — Рот его передернуло, словно он прикусил горечи. — Меня взяли двое солдат с алебардами в руках, хотя нужды в них и не было.
— И куда тебя отвели эти двое?
— В покои капитана стражи, но там ждал меня не он. Я б не узнал того помещения, так как там было темно, и воздух заполняли сладкие запахи. На столе горела свеча, меня посадили перед ней, а дверь позади закрыли. Тут стало темно, я увидел сидевшего напротив меня, но различить его лица и его цветов не мог, ибо они пропадали в тени. «Спи, — велел он мне, — крепко спи. Ты упорно сражался, ты доблестно бился. Ты заслужил в награду сон.» Так говорил он, и действительно глаза мои закрылись, и меня окутала тьма, она была теплой и успокаивающей. — Он, моргая, поднял взгляд. — Я лишь теперь пробудился от того сна. Все, что помню, было словно во сне.
— Что это был за сон? — спросил, став внимательным Род. — Что произошло после того, как они загип... э, усыпили твой разум?
— Ничего, — пожал плечами сержант. — Мы день, а может два бездельничали в кордегардии. Все только и говорили о превосходстве колдуна и о том, каким благом будет его власть для герцогства. А потом капитан вдруг закричал: «По коням!» И мы бросились к оружию. «Крестьяне бегут, — крикнул он. — Они разошлись по дорогам, бредут на юг, чтобы передать изменнические слова графу Тюдору и королю Логайру. За ними, казарменная шваль! Скачите за ними и приволоките их обратно или убейте на месте!» — И мы понеслись на конях к дороге, помчались галопом на юг, разыскивая и истребляя всех бедолаг. — Он плотно зажмурил глаза, закрыв лицо руками. — Увы, несчастные души! В чем они провинились? Лишь в том, что стремились защитить своих жен и детей от войны и зла! В чем они виноваты, что заслужили столь жестокое наказание? — Он поднял на путника затравленный взгляд широко раскрытых глаз. — Ибо мы нашли сначала одну семью, затем дюжину таких же и одну за другой убивали их. Наши мечи кружились, рассекая тела и кости, и проливая повсюду кровь. А затем, когда все трупы лежали, сливая свою алую кровь в единое озерцо, мы срезали их кошели и обыскали тела, чтобы забрать те немногие монеты, которые они припрятали, их нужно было привезти в замок к колдуну Альфару. — Он уткнулся, лицом в ладони. — Увы, мне! Как я буду жить с такими картинами, выжженными у меня в голове? — Он повернулся к Роду. — Но мы грабили! Добыча была и впрямь богатой! У каждой крестьянской семьи находилась одна-две монеты, и мы набрали тридцать шиллингов! Фунт и еще полфунта! И впрямь великое богатство, увозимое домой к Альфару! — Он откинул голову и взвыл. — Будь, проклят этот негодяй и все его присные! Будь, проклят тот, кто способен причинить такое зло своему собрату! И будь также прокляты, служащие ему ведьмы, и все остальные ведьмы, ибо, наверняка, такое зло живет в сердцах у них всех!
— Нет, не верно! — строго сказал Саймон. — Зло своим собратьям причиняет лишь горстка отступников! Вероятно, они не способны завоевать дружбу других людей и винят в своем одиночестве не себя, а других, которые не дружат с ними. Они, несомненно, говорят себе, что народ завидует их магии и потому с презрением отвергает всех ведьм. Таким образом, они считают себя вправе воровать и господствовать над другими.
Слова Саймона произвели немалое впечатление на Рода. Он не ожидал такой проницательности от среднего йомена.
Так же, как и сержант. Он уставился на Саймона, широко раскрыв глаза.
— Здорово же ты их знаешь!
— Не хуже, чем следовало бы. — Уголки рта Саймона сжались. — Ибо я сам чародей. Но! — Он поднял ладонь, останавливая ругательство сержанта. — Но подобно великому множеству моих собратьев, я научился хорошо скрывать мои способности, и общаться с другими людьми, не хуже любого человека. У меня была жена, не бывшая ведьмой. Вместе мы вырастили детей, которые хоть и обладают некоторой силой, научились хорошо скрывать ее и выросли, любя своих собратьев. Мы не алчем власти, мы не алчем богатства. У нас уже есть то, чего мы хотим, а именно — уважение других.
Сержант скривил рот.
— Если вы так глубоко уважаете нас скромных простолюдинов, то почему вы не оградите нас от злых?
— Да они так и поступали, — ответил Саймон. — Те ведьмы и чародеи, кои обладают настоящей силой. Я знал одну старуху бывшую целительницей, многим она вылечила и тела, и души, и знал чародеев, благородных людей, говоривших с теми, чьи души пребывали в замешательстве или в затмении, и они снова выводили их на свет разумности. Но лично я? — Он пожал плечами. — Мои силы были не столь уж велики. Я знал чародеев, способных исчезать и появляться вновь на расстоянии в несколько миль и слышал о некоторых, способных заставить услышать свои мысли других, даже не ведьм. Но я? — Он с печальной улыбкой покачал головой. — Я не из таких. Да, сила у меня есть, и все же не большая и не могучая. Достаточная, чтобы не быть таким же человеком, как прочие люди, и все ж недостаточная, чтобы сделать меня полноценным чародеем. Ни рыба, ни мясо, я не знаю, где вить гнездо. О, я слышу, что думают другие, если они поблизости от меня, но не более того. Я не знал, что способен на большее... — Улыбка его посуровела, — ...пока Альфар не опутал своими чарами парней из моей же деревни, и те, побросав мотыги, направились к замку, несомненно, к нему в армию. Я бросился вдогонку за одним и схватил его за руку. «Куда ты?» — закричал я, но он лишь презрительно усмехнулся мне и поднял кулак, чтобы отбросить меня одним ударом. Но... — И губы Саймона изогнулись в легкой улыбке, — ...я кое-что смыслю в воинском искусстве. Я отбил его удар и ударил сам прежде, чем он успел вновь занести кулак, и бедный парнишка без чувств растянулся на дороге. Пока он лежал без сознания, я опустился рядом с ним на колени, неистовствуя в стремлении пробудить его, крича: «Очнись! Ужель ты не видишь, что тебя околдовали?» Понимаете, он был сыном моего соседа, и играл вместе с моими детьми. Я не мог устраниться, и дать колдуну забрать его, пока в моих легких еще есть дыхание. Изо всех своих слабых, жалких ведовских сил я попытался дотянуться и пробудить его спящий разум там, где он лежал под чарами Альфара.
Сержант уставился на него округлив глаза.
— И он очнулся?
Саймон кивнул, закрывая глаза.
— Очнулся. Хвала небесам, он очнулся. Сел, сбитый с толку, ибо понятия не имел, как он оказался там, лежащим посреди дороги, в полулиге от дома. Я отвел его обратно к отцу. И подумал, если я смог сделать для одного, то возможно удастся сделать и для других. Когда у кого-то из парней нашей деревни появлялся взгляд куда-то вдаль, и он в трансе брел к большаку, я следовал за ним, оглушал, пробуждал разум. А когда чары начали опутывать и разум соседей, я дожидался наступления ночи. Когда они засыпали, переходил от дома к дому, стоя у стены, старался пробудить их от чар. В скором времени я заболел от истощения сил, но моя деревня держалась, одна свободная от заговора. Наконец, два дня назад, заявился сам чародей, прыщавый паренек, во главе отряда солдат. Тут уж я ничего не мог поделать. Всех парней увели, но, по крайней мере, родители видели, что их принудили.