— Значит, вы хромец!

Она изучала меня долго и сурово, как будто раздумывая.

— Есть те, — сказала она, — кто трудится, чтобы сохранить устои, которых придерживались наши праотцы. Это не всегда легко в теперешние времена…

— Не имеет значения, — заявила я. — Я бы отдала все что угодно, чтобы стать хромцом.

И отчасти это была правда. Я представила, как радостно хромаю по тропинке, вытянув руки для сохранения равновесия, и покачиваюсь, словно канатоходец, сильно шатаясь от одной изгороди к другой.

«Я хромец!» — буду кричать я каждому, кто пройдет мимо.

Словно я хромаю в Сент-Ивс…

— …чрезвычайно любопытно, — говорила женщина, когда я вернулась к реальности. — И твой отец в курсе твоих побуждений?

— Нет! — в ужасе ответила я. — Пожалуйста, не говорите ему! Отец очень незыблем в своих обычаях и…

— Я понимаю, — сказала она. — В таком случае это будет наш маленький секрет. Никто, кроме тебя и меня, не будет ничего знать.

Опля!

— О, благодарю вас, — выдохнула я. — Я знала, что вы поймете.

Пока она трещала про Акт о веротерпимости, [44] Акт о пяти милях, [45] графиню Хантингдон [46] и связи с кальвинистами, я воспользовалась возможностью осмотреть комнату.

Осматривать особо было нечего. Кровать, конечно же, которая, теперь, когда у меня появилось время подумать об этом, напомнила мне Великое ложе из Вейра [47] в музее Виктории и Альберта. В дальнем углу возле окна стоял маленький столик с электрическим звонком и маленьким чайником для кипячения, заварочным чайником «Браун Бетти», [48] коробочкой печенья и чашкой с блюдцем. Реджинальд Петтибоун явно не имел обыкновения завтракать со своей женой.

— Хочешь печенья? — спросила она.

— Нет, спасибо, — ответила я. — Я не употребляю сахар.

Ложь, но отличная.

— Ты такое необычное дитя, — заметила она и, взмахнув рукой в сторону коробочки, добавила: — Тогда, может быть, ты не против принести мне штучку? У меня нет таких правил.

Я подошла к окну и потянулась к коробочке. Поворачиваясь, я случайно бросила взгляд наружу — вниз, на огороженную территорию за задней дверью магазина.

Там стоял ржавый зеленый фургон с открытыми дверями, и я сразу же поняла, что это тот самый, что я видела около Ивового особняка.

Пока я наблюдала, откуда-то снизу в поле зрения появился мощный мужчина в рубашке с короткими рукавами. Это был человек-бульдог — тот, который чуть не поймал меня в каретном сарае!

Разве что я жестоко ошибаюсь, должно быть, это Эдвард Сэмпсон с Рай-Роуд в Ист-Финчинге, чье имя я нашла в бумагах, лежавших в бардачке.

Пока я стояла, не в состоянии двинуться с места, он забрался в заднюю часть фургона и вытащил оттуда пару тяжелых предметов. Он повернулся и, возможно, почувствовав мой взгляд, посмотрел прямо вверх на окно, где я стояла.

Моей немедленной реакцией было отдернуться, отойти от стекла, но я обнаружила, что не могу пошевелиться. Какая-то отдаленная часть моего мозга уже заметила деталь, и это открытие начало медленно просачиваться в сознание, и, боюсь, я не сдержалась и судорожно втянула воздух.

Предметы, которые сжимал в руках человек-бульдог, — это каминные шпаги Харриет, Лиса Салли и Шоппо!

18

— Что такое? — спросила женщина. Ее голос, казалось, донесся откуда-то издалека.

— Там… там…

— Да, детка, что там?

Именно «детка» резко вернуло меня к реальности. «Детка» и «дорогуша» — для меня все равно что пуля в мозг. Я зарезервировала лучшие места в аду для людей, которые так ко мне обращаются.

Но я прикусила язык.

— Там… Просто у вас такой потрясающий вид из окна, — сказала я. — Река… Ферма Мальплакетов… Вся дорога до Ист-Финчинга и холмы за ней. Кто бы мог подумать, идя по главной улице, что такой…

Послышался сотрясший пол грохот снизу, когда уронили какой-то тяжелый предмет. Парочка приглушенных проклятий донеслась сквозь половицы.

— Реджинальд! — крикнула женщина, и в глубинах повисло неловкое молчание. — Мужчины! — произнесла она, достаточно громко, чтобы ее услышали этажом ниже. — Ветряные мельницы на ногах.

— Думаю, мне пора идти, — сказала я. — Меня ждут дома.

— Очень хорошо, дорогуша, — ответила она. — Беги. И не забудь насчет писем. Принеси их, как сможешь.

Я ничего ей не сказала, вместо этого изобразила крошечный шутливый книксен, развернулась и начала спускаться по узкой лестнице.

Внизу я бросила взгляд в заднюю часть лавки. Реджинальд Петтибоун и владелец фургона стояли и смотрели на меня из теней. Никто из них не шелохнулся и не сказал ни слова, но я женским чутьем поняла, что они говорили обо мне.

Я повернулась к ним спиной и пошла к двери, остановившись только, чтобы небрежно написать свои инициалы на пыли, покрывавшей буфет из черного дерева. Я не боялась, но теперь знала, что чувствует дрессировщик, когда поворачивается спиной к парочке диких тигров.

Хотя «Глэдис» ничего не сказала, она выглядела так, будто обрадовалась мне. Я оставила ее под деревом через дорогу от лавки Петтибоуна.