Но теперь, уйдя, она лишила меня всего этого.
Я снова одна.
Как это было вначале, есть сейчас и будет всегда, без конца. Аминь.
Не с кем поговорить, кроме самой себя.
И Доггера, разумеется.
Доггер сидел под последними лучами солнца в саду. Он принес старый деревянный стул из оранжереи и, усевшись на край, вколачивал гвозди в тонкую оловянную полоску, закрывавшую деревянный ящик из-под чая, который лежал перед ним в траве.
Я опустилась на тачку, стоящую поблизости.
— Они нашли еще один труп, — сказала я. — В Изгородях.
Доггер кивнул.
— Знаю, мисс Флавия.
— Это ребенок Буллов, не так ли?
Доггер снова кивнул и отложил молоток.
— Я бы очень удивился, если нет.
— Ты услышал об этом от миссис Мюллет?
Хотя я знала, что не следует расспрашивать одного слугу о другом, но выбора у меня не было. Я не могу просто позвонить инспектору Хьюитту и выпытать у него подробности.
— Нет, — сказал он, примериваясь, чтобы вбить очередной гвоздь. — Мне сказала мисс Порслин.
— Порслин? — переспросила я, делая жест в сторону восточного крыла — в сторону окна моей спальни. — Ты знал о Порслин? Что она здесь?
— Да, — ответил Доггер и умолк.
Через несколько секунд я расслабилась, и между нами повисло то роскошное молчание, которое является частью наших бесед с Доггером: молчание настолько долгое, глубокое и драгоценное, что кажется непочтительным нарушать его.
Доггер повернул чайный ящик и начал прибивать оловянную ленту к другому краю.
— У тебя очень красивые руки, — наконец заметила я. — Они как будто принадлежат концертирующему пианисту.
Доггер положил молоток и начал рассматривать обе стороны каждой ладони, как будто никогда прежде их не видел.
— Могу уверить вас, что они мои собственные, — сказал он.
На этот раз не могло быть никаких сомнений. Доггер пошутил. Но вместо того, чтобы снисходительно рассмеяться, я поступила правильно и с умным видом кивнула, как будто я и так это знала. Я научилась тому, что между друзьями улыбка может быть лучше хохота.
— Доггер, — произнесла я. — Мне надо кое-что узнать. Насчет носовых кровотечений.
У меня возникло впечатление, будто он бросил на меня резкий взгляд — хотя он этого не делал.
— У вас кровотечения из носа, мисс Флавия?
— Нет, — ответила я. — Вовсе нет. Ни у кого в Букшоу. Я говорю о мисс Маунтджой из Ивового особняка.
И я описала ему то, что увидела тогда.
— А, — заметил Доггер и погрузился в молчание.
Через некоторое время он снова заговорил, медленно, как будто доставал слова, одно за другим, из какого-то глубокого колодца.
— Рецидивирующие носовые кровотечения — эпистаксис — могут происходить по ряду причин.
— Например? — подстегнула его я.
— Генетическая предрасположенность, — сказал он. — Гипертензия, или высокое кровяное давление… беременность… лихорадка Денге… рак носоглотки… опухоль надпочечников… цинга… некоторые болезни пожилых людей, например утолщение артерий. Также это может быть симптом отравления мышьяком.
Конечно же! Я знала! Как я могла забыть?
— Тем не менее, — продолжал Доггер, — судя по тому, что вы мне рассказали, дело не в этом. Носовые кровотечения мисс Маунтджой, вероятнее всего, вызваны чрезмерным употреблением рыбьего жира.
— Рыбьего жира? — должно быть, я произнесла это вслух.
— Полагаю, она принимает его из-за артрита, — договорил Доггер и продолжил забивать гвозди.
— Бу-э-э-э! — сказала я, корча гримасу. — Ненавижу запах этой гадости.
Но Доггер на это не повелся.
— Разве не странно, — упорно продолжала я, — что природа поместила одинаковую вонь в печень рыбы, в растение вроде гусиной лапки и в иву, растущую около воды?
— Гусиная лапка? — произнес Доггер, глядя на меня в замешательстве. И добавил: — Ах да, разумеется. Метиламины. Я забыл о метиламинах. Тогда…
— Да? — сказала я, слишком быстро и слишком жадно.
Временами память Доггера, когда-то совершенно блестящая, снова начинала работать прекрасно, словно старый потрепанный «оксфорд» [49] викария, хорошо ездивший только в дождь.
Я скрестила пальцы и лодыжки и ждала, прикусив язык.
Доггер снял шляпу и уставился на нее так, будто его память спрятана в ее подкладке. Он нахмурился, утер брови предплечьем и нерешительно продолжил:
— Думаю, в «Ланцете» [50] за последние сто лет описывалось несколько случаев, когда пациент издавал рыбный запах.
— Может, они были рыбаками? — предположила я.
Доггер покачал головой.
— Ни в одном случае пациент не был рыбаком и ни в одном случае не имел контакта с рыбой. Даже после мытья рыбный запах возвращался, часто следуя за приемом пищи.
— Рыбы?
Доггер меня проигнорировал.
— Есть еще, конечно, история в «Бхагавадгите» о принцессе, источавшей рыбный запах…
— Да? — сказала я, устраиваясь поудобнее в предвкушении сказки.
Где-то в отдалении негромко грохотал работающий комбайн, садилось солнце. Какой прекрасный день, подумала я.
— Но послушай! — сказала я. — Что, если его тело вырабатывало триметиламин?
Эта мысль так взволновала меня, что я соскочила с тачки.
— Не сказать, чтобы об этом совсем не знали, — задумчиво произнес Доггер. — Шекспир, наверное, думал о чем-то подобном, когда написал: «Это что такое? Человек или рыба? Мертвое или живое? Рыба. Воняет рыбой. Так и несет старой, тухлой рыбой». [51]
По моей спине пробежал холодок. Доггер заговорил громким и уверенным голосом актера, читавшего этот текст уже много-много раз.
— «Буря», — спокойно добавил он. — Акт второй, сцена вторая, если я не ошибаюсь. Тринкуло, если припоминаешь, говорит о Калибане.
— Откуда ты выкапываешь эти вещи? — восхищенно поинтересовалась я.
— По радио, — ответил Доггер. — Мы слушали эту постановку несколько недель назад.
Это правда. В Букшоу по вторникам вечера были посвящены принудительному слушанию радио, и недавно нас заставили слушать «Бурю» и не ерзать.