Я вышел из подземного перехода на Невском и не спеша зашагал по Михайловской улице. Вот она, филармония, Большой зал. Сказать, что я любитель классической музыки, было бы преувеличением. В филармонии был я считанные разы в далеком детстве. Сначала маман пыталась меня духовно развивать и таскала в театры и на концерты, не обходила и филармонию. Она брала абонемент для школьников, и каждое воскресенье я должен был сначала сорок минут бороться со сном, пока какой-то хмырь в очках и совершенно козлиной наружности мерзким голосом читал лекцию, а потом еще час приходилось мучиться от зубной боли, когда квартет или пианист играли.
Сама маман ходила со мной редко – она-то ведь была взрослой и могла себе позволить не делать того, что не хочется. Она пристраивала со мной бабулю. Бабуля у меня очень честная и ответственная. И совершенно не умеет врать. Но однако, после двух таких посещений филармонии мне без труда удавалось в последующие разы уговорить ее плюнуть на дурацкий абонемент и пойти в кино. Потом маман увлеклась своим фээсбэшником и оставила меня в покое. Так что о филармонии я сохранил самые неприятные воспоминания.
Теперь-то я понимаю, что эти детские концерты были сплошной халтурой, что ни один уважающий себя артист не пошел бы туда играть. И пристраивались самые неудачники. Отсюда и результат. Детям всегда норовят подсунуть что похуже, думают, что они не поймут и жаловаться не станут. Жаловаться они и верно не станут, но все понимают. И если маман брала абонементы с целью привить мне любовь к классической музыке, то добилась она прямо противоположного результата.
Я медленно миновал дверь в кассу, где висели большие афиши предстоящих концертов, потом шла дверь, где написано было «Библиотека Государственной филармонии». И какой-то благообразного вида пожилой мужчина топтался на ступеньках и звонил в звонок.
В библиотеку филармонии мне не нужно, да и не пустят дальше порога, раз по звонку открывают. Потом было еще несколько дверей, и вот уже поворот на площадь Искусств, а там и главный вход филармонии, для зрителей. Туда мне тоже не нужно.
Я вернулся назад и снова стал смотреть на двери. И обратил внимание на маленькое объявление, написанное от руки и приклеенное к стеклу одного из окон:
«Государственной филармонии срочно требуется дворник. Рабочий день неполный, зарплата – восемьсот рублей».
Я постоял немного, прочитав объявление, потом проморгался и еще раз взглянул на сумму. Не ошибся ли я? Конечно, дворник – это не министр, но ведь восемьсот рублей – это именно та сумма, которую я трачу в продуктовом магазине, когда хожу туда два раза в неделю, чтобы бабуля не носила тяжести.
Не помню, говорил ли я, что мы с бабулей живем очень скромно, я человек в быту нетребовательный, ем, что дают, а деликатесов вообще не употребляю – словом, не делаю из еды культа.
Я взглянул на ближайшую к объявлению дверь, на которой было написано «Служебный вход». Так-так, пожалуй, это то, что мне нужно. Покручусь там внутри, порыскаю, чтобы отчитаться перед Надеждой Николаевной, а потом пойду домой работать. Громова меня пока не трогает, надеется, что я сам психану и прибегу к ней каяться. Слежки никакой за собой я не заметил – у них столько народу нет, чтобы слежку за каждым устраивать. Хотя она же считает меня главным подозреваемым… Но все равно, слежку я бы заметил и ушел.
Я отошел в сторонку и остановился у афиши, чтобы еще раз все обдумать. Я не верил, что могу обнаружить в филармонии что-нибудь, что поможет раскрыть убийство Марианны, для этого нужно быть здесь своим человеком, поговорить с ее друзьями и коллегами.
К служебному входу подошла девчонка – маленькая, худенькая, в каком-то затрапезном пальтишке. В руке, однако, она держала скрипку – значит, артистка. Права была Надежда Николаевна, бедно живут музыканты! То есть, конечно, не звезды, а простые. Впрочем, простые люди в любой области не больно-то много зарабатывают. Что это я разворчался, как старик…
Девчонка скрылась за дверью служебного входа, не обратив на меня ни малейшего внимания. Что ж, я привык.
Я скособочился, выставив вперед левое плечо, втянул голову в плечи, опустил глаза и робко потянул на себя дверь. За дверью был обширный вестибюль, напротив располагалась лестница, куда я и направился бочком.
– Эй, ты куда это? – раздался грозный окрик из угла.
Там, за обшарпанным письменным столом, сидела традиционная очкастая грымза и вязала не менее традиционный носок.
– Куда это ты направляешься? – повторила грымза.
– Да вот… по объявлению… насчет дворника… – промямлил я и ткнул пальцем в сторону стекла.
Она придирчиво окинула взглядом всю мою несуразную фигуру и поджала губы.
– Метлу-то удержишь?
Вот стерва! Может быть, она думает, что на зарплату в восемьсот рублей придет наниматься двухметровый Аполлон? Мне стоило больших трудов промолчать. Но должно быть, ведьма и сама сообразила, что дворника-принца она не дождется, и прошипела мне, чтобы шел на второй этаж в администрацию, после чего снова занялась вязанием.
Вот интересно, думал я, не спеша поднимаясь по лестнице и даже слегка подволакивая ногу, сколько в городе служебных дверей? Не меньше тысячи. Хотя что это я? Одних средних школ у нас пятьсот штук, а еще высшие учебные заведения, больницы, театры, филармония, разные научно-исследовательские институты, еще какие-то конторы. Да у каждого здания не по одному входу. Итого берем тысяч десять для круглого счета. У каждой такой двери обязательно сидит своя грымза, исключая отделения милиции, банки и солидные фирмы, где у дверей стоят люди посерьезнее бабушки со спицами.
Моя бабуля как-то авторитетно заявила, что носки хорошая мастерица свяжет за два дня. В году триста шестьдесят пять дней. Допустим, что грымзы работают из них дней сто, потому что обычно они дежурят сутки через трое. Итого получается пятьдесят пар шерстяных носков. Умножаем на десять тысяч и имеем полмиллиона пар носков в год. А если на двадцать тысяч умножить, то и весь миллион. Можно утеплить одну четвертую населения всего города. А ведь грымзы сидят на своих местах годами…
Тут я поднялся до нужного этажа и прекратил бесполезные математические подсчеты. Там шел ремонт. Рабочие в коридоре белили потолок, так что редкие посетители шмыгали, боязливо посматривая наверх. Я нашел кабинет администратора и осведомился, не забыли ли они приписать в объявлении к сумме еще один ноль.
– Ты шутишь, да? – устало ответил толстый лысоватый дядька. – У нас государственное учреждение, такие ставки. Ну конечно, может, премию как-нибудь тебе выбьем, рублей сто в месяц… Но убирать надо тщательно! Сам понимаешь – культурное место, филармония, иностранцы стадами ходят…
– Да уж, – вздохнул я и сказал, что подумаю, а завтра зайду, если решусь.
Дядька с надеждой поглядел на мое плечо и волочащуюся ногу – должно быть, он думал, что такого калеку нигде не возьмут и тогда я пойду к нему в дворники. Как же, дожидайся! И плевать мне на иностранцев.