«После того сражения здесь все стало не таким, как прежде», — послышался голос Глаэдра.
Эрагон нахмурился и выбросил листья. И снова услышал стрекот белок, и снова не смог разглядеть среди ветвей ни одной из них, как не сумел и мысленно почувствовать их присутствие. Все это весьма его озадачило и встревожило.
«Если бы у меня была чешуя, — сказал он Сапфире, — она бы, наверное, тоже чесалась от одного вида этого странного места».
Сапфира в ответ фыркнула, словно засмеялась, и маленькое облачко дыма вылетело у нее из ноздрей.
Миновав яблоневый сад, она двинулась на юг и вскоре вышла к одному из ручьев, что текли с гор: тоненькая белая струйка тихо журчала по каменистому руслу. Сапфира еще немного прошла вверх по течению ручья, выбрала укромный лужок на опушке вечнозеленого леса, сказала: «Здесь», и рухнула на землю.
Пожалуй, это и впрямь было неплохое место для стоянки, да и Сапфира уже совсем обессилела. Спрыгнув на землю, Эрагон осмотрелся — хорошо ли отсюда видна долина — и стал снимать с Сапфиры седло и седельные сумки, а она, выгнув шею, стала пощипывать то место на груди, которое натерло постромками.
Потом она быстро свернулась на траве клубком и сунула голову под крыло.
«Разбудишь меня только в том случае, если кто-нибудь захочет нас съесть», — сказала она Эрагону и уснула.
Эрагон улыбнулся и погладил ее но хвосту, а сам опять принялся осматривать долину и стоял так довольно долго, почти ни о чем не думая и, в общем, даже не пытаясь понять, есть ли в том, что их окружает, какой-то особый смысл.
Наконец и он, чувствуя сильную усталость, вытащил свой спальный мешок, устроился возле Сапфиры и попросил Глаэдра:
«Ты нас посторожишь?»
«Посторожу. Сии и ни о чем не беспокойся».
Эрагон кивнул, хотя Глаэдр и не мог его видеть, и почти сразу провалился в глубокий сон, как всегда полный самых разнообразных сновидений.
Уже миновал полдень, когда Эрагон наконец открыл глаза и увидел, что плотная облачность во многих местах прорвана и в прорехах виднеется голубое небо. Золотистые пятна солнечного света лежали на поверхности долины. Солнце ярко освещало вершины полуразрушенных зданий. И хотя сама долина по-прежнему выглядела неприветливой, сырой и холодной, солнечный свет придавал ей некое вновь обретенное величие. Впервые Эрагон понимал, почему Всадники выбрали для своей столицы именно этот остров.
Он зевнул и посмотрел на спящую Сапфиру; потом тихонько коснулся ее сознания. Она была погружена в глубокий сон, и ей ничто не снилось; ее сознание было подобно костру, в котором остались лишь едва светящиеся угли, которые, впрочем, легко можно раздуть, и тогда снова вспыхнет пламя.
Ощущение почти потухшего костра вызвало в душе Эрагона смутное беспокойство — слишком сильно оно напоминало о смерти, — и он прервал мысленную связь с драконихой. Ему было достаточно быть уверенным, что в данный момент Сапфира в безопасности.
В лесу у него за спиной бранилась пара белок, осыпая Друг друга градом пронзительных воплей. Эрагон нахмурился: голоса этих белок звучали как-то чересчур пронзительно, торопливо и трескуче, чем-то напоминая трескотню птиц. Странно, но ему почему-то казалось, что крикам белок подражает какое-то другое существо. И от этой мысли у него даже волосы на голове зашевелились.
Он, наверное, еще с час пролежал, прислушиваясь к пронзительным крикам белок, которым отвечал звонким эхом весь лес. На холмах, полях и окаймлявших эту долину-чашу горах по-прежнему играли пятна солнечного света; затем просветы в облаках исчезли, небо опять потемнело, и пошел снег, особенно густой, видимо, над горами, потому что их вершины сразу стали белыми.
Эрагон встал и сказал Глаэдру:
«Я, пожалуй, соберу немного топлива для костра. Скоро вернусь».
Дракон выразил согласие, и Эрагон осторожно двинулся к лесу, стараясь ступать как можно тише, чтобы не потревожить Сапфиру. Войдя в лес, он несколько ускорил шаг и углубился в чащу, хотя на опушке было полно хвороста. Ему хотелось немного размять ноги и, если это окажется возможным, обнаружить источник беличьего гомона.
Под деревьями лежали густые тени. Воздух был холодный и какой-то застывший, как в глубокой подземной пещере; пахло плесенью, мхом, гнилой древесиной и древесной смолой. Мох и лишайники, свисавшие с ветвей, были похожи на рваные кружева, испачканные и промокшие, но все еще сохранявшие остатки былого изящества и красоты. Эти «занавеси» как бы делили внутреннее пространство леса на пещерки разного размера, мешая разглядеть то, что находилось более чем в пятидесяти футах в любую сторону.
Эрагон, по журчанию ручья определяя направление, забирался все глубже в лес. Теперь, увидев вблизи эти вечнозеленые деревья, он понял, что они совершенно не похожи на те, что росли в Спайне или даже в Дю Вельденвардене; каждая «кисточка» состояла не их трех иголок, как обычно, а из семи, и потом — хотя это, разумеется, могло быть просто игрой света, — ему казалось, что тьма так и льнет к этим деревьям, обвивая их стволы и ветви своим плащом. Все в этих деревьях — трещины в коре, выступавшие из земли корни, чешуйчатые шишки — обладало некой странной угловатостью, жесткостью, даже, пожалуй, свирепостью очертаний; порой Эрагону казалось, что эти деревья вот-вот выдернут себя из земли и ринутся на раскинувшийся внизу город.
От этих мыслей его даже дрожь пробрала, и он расстегнул ножны Брисингра — на всякий случай. Он никогда еще не бывал в лесу, который производил бы столь угрожающее впечатление. Казалось, эти деревья сердятся на него и готовы — как и те яблони в саду — своими могучими ветвями разорвать его на куски.
Эрагон тыльной стороной ладони отвел в сторону бороду желтоватого мха и осторожно двинулся дальше.
Пока что он не заметил никаких следов какой бы то ни было дичи; не было и никаких свидетельств присутствия в лесу волков или медведей. Все это его несколько озадачило: так близко от ручья должны были быть следы животных!
«Может, звери попросту избегают этой части леса? — подумал он. — Но почему?»
Тропинку, по которой он шел, перегораживало упавшее дерево. Он перешагнул через него и почти но колено погрузился в мягкий мох. А еще через мгновение гёдвей игнасия у него на руке стало чесаться, предупреждая его об опасности, и он услышал целый хор негромких скрипучих голосов — «скри-скри!.. скри-скра!» — и с полдюжины белых крупных личинок размером с его большой палец высыпали из зарослей мха и скачками бросились от него во все стороны.
Повинуясь старым охотничьим инстинктам, Эрагон замер на месте, словно наткнувшись на змею. Он даже глазами не моргал. Он даже не дышал, глядя, как удирают от него эти отвратительные толстые твари. В то же время он лихорадочно рылся в памяти, пытаясь вспомнить хоть одно упоминание о них в прочитанных им в Эллесмере книгах, но ничего вспомнить так и не смог.