Когда эльфы и Элдунари покинули город, с Эрагоном мысленно связалась Арья, находившаяся по ту сторону разрушенных ворот. Она совещалась с командирами армии, которую привела ее мать. Арья засыпала Эрагона вопросами, но он все же успел даже за этот короткий промежуток времени почувствовать, какую тоску она испытывает из-за смерти матери, какие сожаления, гнев, горе кипят в ее душе. Ведя с ней мысленный разговор, он понимал, что в данный момент ее чувства угрожают взять верх над разумом, и она лишь с огромным трудом сдерживает их. Он, как мог, постарался ее утешить, но все утешения, похоже, были напрасны, так велика была ее утрата.
После расставания с Муртагом, некое ощущение пустоты то и дело охватывало душу Эрагона. Раньше ему казалось, что он будет ликовать, чувствуя себя победителем. Ведь они убили Гальбаторикса, совершили то, к чему так давно стремились! Но хотя он действительно радовался, что правителя Империи больше нет, он не знал, что ему теперь делать. Да, он достиг поставленной цели. Взобрался на вершину неприступной горы. Но пока что новой, вдохновляющей цели у него не появилось, и он был совершенно растерян. Чем же им теперь с Сапфирой заняться? Как использовать свою долгую жизнь? Что сможет придать этой жизни смысл? Эрагон понимал, что со временем им с Сапфирой так или иначе придется участвовать в воспитании нового поколения драконов и Всадников, но эта перспектива казалась ему слишком далекой, а потому и почти нереальной.
Эти размышления ослабляли его волю, делали его каким-то растерянным. Эрагон старался направить свои мысли на что-то другое, но проклятые вопросы, связанные с будущим, продолжали терзать его, прячась где-то в глубине души, к ощущение пустоты возникало у него все чаще.
Так, может, Муртаг и Торн поступили правильно?
Казалось, эта лестница, вьющаяся меж зеленых стен башни, не кончится никогда. Эрагон все тащился вверх, вверх и вверх по осыпающимся ступеням, пока люди внизу, на улицах, не стали казаться ему маленькими, как муравьи, а щиколотки и колени не заболели от бесконечного повтора одних и тех же движений. Он видел гнезда ласточек в узких окнах-бойницах, а под одним окном обнаружил кучку мелких косточек, оставленных ястребом или орлом после трапезы.
Когда наконец показалась верхняя площадка, а на ней широкая стрельчатая дверь, почерневшая от старости, Эрагон остановился, чтобы собраться с мыслями и немного перевести дыхание. Затем, преодолев последние несколько ступенек, он поднял засов на двери и, толкнув ее, вошел в просторный округлый зал, находившийся на самой вершине сторожевой башни, некогда построенной эльфами.
Там его уже ждали: Арья, эльф с серебряными волосами, лорд Датхедр, король Оррин и Насуада, король Орик и король котов-оборотней Гримрр Полулапа и Сапфира. Они стояли или — как король Оррин — сидели, образуя широкий круг. Сапфира устроилась напротив винтовой лестницы, спиной к выходящему на юг окну, через которое сюда и влетела. Свет закатного солнца косо проникал в башню, освещая эльфийскую резьбу на стенах и прихотливый рисунок, выложенный из цветных камней на щербатом от старости полу.
За исключением Сапфиры и Гримрра, все выглядели напряженными и неспокойными. По тому, как была натянута кожа у Арьи на скулах, по ее высоко вздернутому подбородку, Эрагон понял, как сильно она расстроена, как глубоко ее горе, и ему страшно хотелось хоть чем-нибудь облегчить ее душевную боль. Оррин сидел в глубоком кресле, прижимая руку к перевязанной груди. Во второй руке он, как обычно, держал чашу с вином. Двигался Оррин с преувеличенной осторожностью, явно боясь причинить себе боль, но глаза у него были ясные, чистые. Эрагон догадался, что на этот раз выпил он совсем немного, а осторожным его заставляет быть тяжелая рана в груди. Датхедр постукивал пальцем по рукояти меча. Орик сложил руки на рукояти своего молота Волунда, стоявшего перед ним на полу, смотрел гном куда-то в собственную густую бороду. Насуада обхватила себя руками, словно ей было холодно, и была очень напряжена. А кот Гримрр Полулапа с независимым видом смотрел в окно, словно не замечая остальных.
Когда Эрагон вошел, все дружно на него посмотрели, а Орик даже улыбнулся и радостно воскликнул:
— Эрагон! — Вскинув молот на плечо, он двинулся Эрагону навстречу. — Я знал, что ты в итоге его прикончишь! Отличная работа! Вечером мы это отпразднуем! И пусть ярко горят огни, пусть голоса наши звучат так, чтобы даже на небесах было слышно, как мы пируем!
Эрагон улыбнулся, кивнул, и Орик, еще раз хлопнув его по плечу, вернулся на прежнее место. А Эрагон прошел через зал и остановился рядом с Сапфирой.
«Маленький брат», — ласково сказала она и коснулась мордой его плеча.
Эрагон в ответ погладил ее по твердой чешуйчатой щеке, испытывая покой и блаженство уже потому, что она рядом, и мысленно, точно щупальцем, коснулся тех Элдунари, которые все еще находились у Сапфиры на спине. Старые драконы тоже были изрядно утомлены событиями минувшего дня, и Эрагон почти не сомневался, что они предпочли бы наблюдать и слушать, а не принимать активное участие в том обсуждении, которое вот-вот должно было начаться. Элдунари ответили на его мысленное приветствие, после этого погрузились в молчание.
Похоже, никто из присутствующих не имел желания выступить первым. Снизу, из города, доносилось ржание лошадей. В цитадели стучали кирки и резцы. Король Оррин неловко поерзал в своем кресле и сделал глоток вина. Гримрр почесал острое ухо, украшенное кисточкой, и принюхался, словно чего-то ожидая.
Наконец тишину нарушил Датхедр.
— Нам необходимо принять решение, — сказал ок.
— Это мы и так знаем, эльф, — прогрохотал Орик.
— Не мешай. Позволь ему говорить спокойно, — строго заметил Оррин и повел своим кубком, инкрустированным самоцветами. — Мне, например, весьма интересно было бы выслушать соображения о том, как нам следует действовать дальше. — Горькая и одновременно насмешливая улыбка искривила его губы, и он кивнул Датхедру, словно давая ему свое милостивое разрешение продолжать речь.
Датхедр в ответ слегка поклонился. Если его и обидело замечание Оррина, то он ничем этого не показал.
— Всем известно, что Гальбаторикс мертв, — сказал эльф. — И весть о нашей победе уже летит, как на крыльях, по всей земле. К концу недели о свержении Гальбаторикса будет известно всей Алагейзии.
— Как и должно быть, — вставила Насуада.
Она переоделась, сменив свою изорванную рубаху на темно-красное платье, которое, правда, весьма подчеркивало то, как сильно она похудела за время своего плена. Это платье только что не падало с ее плеч, а перетянутая поясом талия казалась неправдоподобно тонкой. Насуада никогда еще не выглядела такой хрупкой и уязвимой, но все же было заметно, что ей уже удалось немного восстановить свои силы. Когда Эрагон и Сапфира вернулись в цитадель, она была на грани обморока. Джормундур просто в ужас пришел, увидев свою любимицу, и попросту схватил ее в охапку и куда-то утащил, чтобы остаток дня она провела в полном одиночестве и смогла хоть немного отдохнуть. Так что у Эрагона не было возможности посоветоваться с нею до начала собрания, и он совершенно не был уверен в ее мнении относительно того основного вопроса, который они и собрались здесь обсуждать. В случае крайней необходимости он мог бы, конечно, связаться с ней мысленно, но надеялся обойтись без этого, не желая нарушать ее личный покой. По крайней мере сейчас, после всего, что ей пришлось вынести.