Насуада схватилась за перила так, словно боялась, что не устоит на ногах. Какое-то время оба молчали, было слышно лишь!, как плещется вода в фонтане.
— Я что-то не понимаю…
И Эрагон в очередной раз, как это было и с Арьей, изложил все доводы в пользу того, почему драконы, а значит, и он с Сапфирой, не могут оставаться в Алагейзии. А под конец сказал:
— Мне никогда не нравилось общество магов. Я все равно не смог бы руководить ими. У нас с Сапфирой другая обязанность: выращивать драконов и воспитывать Всадников. Это должно стать первоочередной нашей задачей. Даже если бы у меня было время, я все равно не смог бы, будучи предводителем Всадников, по-прежнему подчиняться тебе. Да, и остальные народы Алагейзии никогда бы с этим не смирились. Несмотря на решение Арьи стать королевой, члены ордена Всадников должны оставаться по возможности беспристрастными. А если и мы начнем игру в фаворитов, это попросту разрушит Алагейзию. Единственный вариант, при котором я, возможно, согласился бы принять предлагаемый тобою пост — если в объединение магов войдут представители всех рас, даже ургалов. Но это вряд ли произойдет. И потом, вопрос о сохранности драконьих яиц и Элдунари по-прежнему останется открытым.
Насуада нахмурилась.
— Тебе вряд ли удастся убедить меня в том, что ты при всей своей силе и могуществе не сможешь защитить молодых драконов, оставаясь здесь, в Алагейзии.
— Может быть, я и смог бы, но нельзя полагаться только на магию. Чтобы действительно обеспечить безопасность драконов, нужны чисто физические преграды — крепостные стены, рвы с водой и такие крутые и высокие утесы, на которые не взберется ни человек, ни эльф, ни гном, ни ургал. Однако еще важнее та безопасность, которую дает расстояние. Я должен сделать так, чтобы добраться до нас было настолько трудно, что тяготы подобного пути обескуражили бы любого, даже самого решительного врага, и ему расхотелось бы предпринимать подобные попытки. Допустим, я готов признать, что мог бы защитить драконов. Но как решить другую проблему? Как удержать драконов от охоты на стада? На наш скот? На фельдуностов, которых разводят гномы? Ты бы хотела без конца объясняться с Ориком по поводу регулярного истребления его фельдуностов? Или, может, тебе приятно было бы успокаивать разъяренных фермеров, потерявших свой скот? Нет, мы должны покинуть Алагейзию. Это единственно возможное решение.
Эрагон помолчал, глядя на струи фонтана, потом прибавил:
— Даже если бы в Алагейзии и нашлось место для драконьих яиц и Элдунари, все равно было бы неправильно, если бы я здесь остался.
— Это еще почему?
Он покачал головой:
— Ты же знаешь ответ не хуже меня! Я стал слишком могущественным. Пока я здесь, твой авторитет — как и авторитет Арьи, Орика и Оррина — всегда будет подвергаться сомнениям. Если бы я пожелал, если бы я напрямую к ним обратился, большая часть жителей Сурды, Тирма и твоего королевства последовали бы за мной. А если мне еще и Элдунари будут помогать, тогда мне и вовсе никто противостоять не сможет, даже Муртаг или Арья.
— Но ты же не пойдешь против нас! Ты же совсем не такой!
— Нет? За все те годы, что мне суждено прожить — а я ведь могу прожить очень-очень долго, — многое может перемениться. Ты можешь поручиться, что я никогда не захочу вмешаться в дела Алагейзии?
— Если ты и вмешаешься, то, не сомневаюсь, по какой-то серьезной причине, и мы еще будем благодарны тебе за это…
— Будете ли? Нет, я и тогда, несомненно, буду считать, что действую в высшей степени правильно и справедливо. Но ведь это ловушка, не правда ли? И ловушка заключается как раз в той уверенности, что я, а не кто иной, все знаю лучше всех, ибо в моих руках невероятная сила и власть, а потому именно я имею полное право действовать так, как сам захочу. — И Эрагон, вспоминая давние слова самой Насуады, сказал: — Помнишь: «ради благополучия большинства»? Если я ошибусь, кто сможет остановить меня? И тогда я, вполне вероятно, стану очередным Гальбаториксом, несмотря на свои самые лучшие устремления. Положение дел таково, что мое могущество заставляет людей соглашаться со мной. Я уже не раз видел это, занимаясь различными делами по всей Империи. Если бы ты оказалась в моем положении, смогла бы ты сопротивляться искушению постоянно во все вмешиваться, указывать, как лучше поступить? Мое присутствие здесь нарушает порядок вещей, Насуада. И если я хочу избежать той участи, которая мне ненавистна, я должен покинуть Алагейзию.
Насуада вздернула подбородок:
— Я могла бы приказать тебе остаться.
— Надеюсь, ты этого не сделаешь. Я бы предпочел, чтобы мы расстались друзьями, а не разъяренными врагами.
— Значит, ты желаешь держать ответ только перед собой и больше ни перед кем?
— Я буду держать ответ перед Сапфирой и перед своей совестью, как делал это всегда.
Губы Насуады чуть искривились.
— Совестливый человек — вот самый опасный человеческий тип в мире!
Они снова долго молчали, слушая пение фонтана, потом Насуада спросила:
— Ты веришь в существование богов?
— В каких богов? Их много.
— В любых. Во всех. Ты веришь в то, что существует некая сила, превосходящая твою собственную?
— Ну, если считать Сапфиру… — И он поспешил с улыбкой извиниться, поскольку Насуада нахмурилась. — Извини. Я пошутил. Возможно, боги действительно существуют, но я не знаю. Не уверен. Я, правда, видел… Я, возможно, видел бога гномов Гунтеру. Это было еще в Тронжхайме, когда короновали Орика. Но если боги и существуют, то я о них не слишком высокого мнения, ибо они позволили Гальбаториксу так долго оставаться на троне.
— Возможно, ты сам был орудием богов, пожелавших изгнать его. Ты об этом никогда не думал?
— Я? — Он рассмеялся. — Что ж, возможно это и так. Но вообще-то этих богов не особенно волнует, выживем мы или умрем.
— Разумеется, их это не волнует! Да и чего бы они стали об этом беспокоиться? Они же боги… А ты, кстати, никому из них не поклоняешься?
И Эрагону показалось, что этот вопрос для Насуады особенно важен. Он задумался. Потом пожал плечами.
— Их так много, откуда мне знать, кого выбрать?
— Почему бы не создателя их всех, Унулукуну, дарующего вечную жизнь?
Эрагон не сдержался и усмехнулся.
— Если только я не заболею или меня кто-нибудь не убьет, я могу прожить даже тысячу лет или больше. И если я действительно столько проживу, то и представить себе не могу, чтобы мне еще и после смерти жить захотелось. А что еще может предложить мне бог? С Элдунари у меня хватит сил почти на все.
— Боги также дают возможность снова увидеть тех, кого мы любим. Разве ты этого не хочешь?
Поколебавшись, Эрагон ответил:
— Хочу. Но все же не хотел бы жить вечно. Это представляется мне даже более пугающим, чем «уход в пустоту», как это называют эльфы.