Насуада, казалось, была огорчена и взволнована его ответом.
— Значит, ты считаешь, что никому не обязан давать отчет о своей жизни, кроме Сапфиры и себя самого?
— Насуада, я что, плохой человек? (Она молча покачала головой.) Тогда доверься мне и позволь сделать то, что я считаю правильным. Да, я уверен, что обязан держать ответ перед Сапфирой, перед Элдунари и перед всеми теми Всадниками, которым еще только предстоит появиться. Но я несу ответственность и перед тобой, и перед Арьей, и перед Ориком, и перед всеми народами Алагейзии. Мне не нужен хозяин, чтобы наказывать меня или указывать мне, как я должен в том или ином случае поступать. Если бы он был мне нужен, я бы ничем не отличался от ребенка, следующего указаниям своего строгого отца только потому, что тот может высечь его кнутом, а не потому, что надо действительно постараться быть хорошим.
Насуада несколько секунд внимательно на него смотрела, потом сказала:
— Хорошо, тогда я буду просто полагаться на твое слово.
И снова они долго молчали, слушая пение струй. Свет садящегося солнца высветил трещины и выбоины в подбрюшье скалистого выступа, нависшего над городом.
— А что, если нам понадобится твоя помощь? — спросила Насуада.
— Тогда я вам помогу. Я вас не брошу, Насуада. Обещаю. Я установлю постоянную связь с тобой, и ты всегда сможешь со мной связаться с помощью зеркала в твоем кабинете; и то же самое я сделаю для Рорана и Катрины. Если возникнет беда, я непременно найду способ послать вам помощь. Возможно, сам я и не смогу явиться вовремя, но непременно помогу.
Она кивнула.
— Я знаю, что поможешь. — И вздохнула. Она была явно огорчена.
— В чем дело? — спросил он.
— Все ведь шло так хорошо! Гальбаторикс умер. Все сражения закончились. Мы собирались наконец решить проблему магов. Ты и Сапфира должны были возглавить орден Всадников. А теперь… Я просто не знаю, как нам быть дальше!
— Все устроится, я уверен. Ты найдешь правильное решение.
— Если бы ты остался здесь, искать его было бы куда легче… Ты, по крайней мере, согласишься назвать Имя древнего языка тому, кого мы изберем предводителем магов?
Эрагону не нужно было даже думать на сей счет, ибо он уже рассматривал такую возможность. Но ответил он так:
— Я мог бы, но со временем, мне кажется, все мы пожалели бы об этом.
— Значит, ты этого делать не станешь?
Он покачал головой.
Теперь на лице ее было отчетливо написано отчаяние.
— Но почему? Почему ты даже этого сделать не хочешь?
— Это Слово слишком опасно, чтобы им пользовались направо и налево. Понимаешь, Насуада, если у какого-то мага окажется слишком много амбиций, но не хватит сил, чтобы сдержать их, в мире может возникнуть настоящий хаос. С помощью этого Слова такой маг может уничтожить даже сам древний язык. Никто, даже Гальбаторикс, не был настолько безумен, чтобы это сделать. Однако не слишком опытный и не слишком умелый маг, жаждущий власти, вполне может и попытаться. Кто знает, чем это кончится? В настоящий момент только Арья, Муртаг и драконы — ну, и я сам, конечно, — знают это имя. И лучше оставить все как есть.
— Значит, когда ты покинешь Алагейзию, мы будем зависеть от Арьи, если нам вдруг понадобится это имя?
— Ты же знаешь, что она всегда поможет. Скорее уж я стал бы беспокоиться насчет Муртага.
Насуада, казалось, заглянула куда-то в глубь своей души и сказала:
— Насчет него можно не беспокоиться. Он нам не угроза. Больше не угроза.
— Как скажешь. Если твоей целью является желание держать в узде всех заклинателей, тогда имя древнего языка — это как раз и есть та тайна, которую лучше всего не доверять никому.
— Если это действительно так, тогда… да, я понимаю.
— Спасибо. Есть и еще кое-что, что тебе следует знать.
Насуада настороженно глянула на него:
— Вот как?
И он рассказал ей о тех идеях, которые недавно пришли ему в голову относительно ургалов. Выслушав его, Насуада некоторое время молчала, потом сказала:
— Ты слишком много на себя берешь, Эрагон!
— Приходится. Больше никто и не стал бы столько на себя брать. Так ты одобряешь? По-моему, это единственный способ обеспечить долгосрочный мир.
— А ты уверен, что это разумно?
— Не до конца, но, думаю, нам надо попробовать.
— И с гномами тоже? Это что, действительно так необходимо?
— Да. И это только справедливо. Кстати, это поможет установить равновесие между различными народами.
— А если они не согласятся?
— Я уверен, что согласятся.
— В таком случае поступай, как считаешь нужным. Тебе не нужно мое одобрение — ты достаточно ясно дал это понять, — но я согласна: эти действия, похоже, необходимы. Иначе лет через двадцать — тридцать мы можем столкнуться с точно такими же проблемами, какие были у наших предков, когда они впервые прибыли в Алагейзию.
Эрагон слегка поклонился и сказал:
— Хорошо, я все устрою.
— Когда ты собираешься нас покидать?
— Тогда же, когда и Арья.
— Так скоро?
— Нет причин ждать дольше.
Насуада прислонилась к парапету, не сводя глаз с фонтана.
— Ты приедешь к нам погостить?
— Я попробую, но… вряд ли. Когда Анжела гадала мне, она сказала, что я никогда не вернусь.
— Вот как… — Насуада вдруг словно охрипла. Она резко повернулась к Эрагону и посмотрела ему прямо в глаза. — Я буду скучать по тебе.
— И я по тебе.
Она плотно сжала губы, словно стараясь не заплакать. Потом шагнула к нему и обняла. Он тоже обнял ее, и они постояли так несколько секунд, а потом Эрагон сказал:
— Насуада, если ты когда-нибудь устанешь быть королевой или захочешь найти место, где могла бы жить в мире и покое, приезжай к нам. Тебе в нашем замке всегда будут рады. Я не могу сделать тебя бессмертной, но я могу значительно продлить годы твоей жизни, и эти годы ты проведешь в добром здравии.
— Спасибо. Я очень благодарна за твое предложение и не забуду его.
Однако у Эрагона было ощущение, что она никогда не сможет заставить себя покинуть Алагейзию, какой бы старой ни была. Слишком сильно было в ней чувство долга.
Затем он спросил:
— Ты дашь нам свое благословение?
— Конечно. — И она взяла его лицо в обе руки, поцеловала его в лоб и сказала: — Благословляю вас обоих, тебя и Сапфиру. И пусть всюду, куда бы вы ни направились, вам сопутствуют мир и удача.
— И тебе я желаю того же самого, — сказал Эрагон.