В отличие от тех, казавшихся заброшенными, помещений, которые они видели до того, как на них напали, теперь им попадались залы, обставленные красивой мебелью, с гобеленами на стенах и многочисленными странными приспособлениями, сделанными из бронзы и хрусталя, о назначении которых Эрагон даже не догадывался.
Не однажды увиденные им рабочие столы и книжные полки привлекали его внимание, искушая остановиться и посмотреть, но каждый раз он заставлял себя воспротивиться этому желанию. Сейчас, разумеется, было не время разбираться в пожелтевших старых свитках и документах, какими бы интересными и загадочными они ни казались.
Анжела сама выбирала, куда им идти, если перед ними открывался не один, а несколько проходов, но при этом впереди всегда оставался Эрагон. Он крепко сжимал в руке перевитую проволокой рукоять Колокола Смерти — настолько крепко, что порой у него даже руку начинало сводить.
Довольно скоро они добрались до прохода, заканчивавшегося винтовой каменной лестницей, постепенно сужавшейся кверху. У входа на лестницу стояли двое послушников, держа в руках точно такие рамы с колокольчиками, какие Эрагон видел и раньше.
Он бросился на них первым и поразил одного из них прямо в горло, прежде чем тот успел крикнуть или зазвенеть своим инструментом. Второй, однако, сделал и то и другое, пока на него не прыгнул Солембум. Кот-оборотень прижал послушника к полу, разрывая ему лицо когтями, и весь коридор тут же наполнился шумом.
— Скорей! — крикнул Эрагон, поднимаясь по лестнице и прыгая сразу через несколько ступеней.
Верхний край лестницы, как оказалось, упирается в стену шириной футов в десять. Стена стояла как бы совершенно отдельно и была покрыта причудливой вязью слов, вырезанных в камне. Эти слова показались Эрагону знакомыми. Он заглянул за стену, и в глаза ему тут же ударил луч розового света такой интенсивности, что он даже споткнулся и поднял ножны Колокола Смерти, заслоняя ими глаза.
Не более чем в пяти футах от него сидел на своих носилках Верховный Жрец. Из очередной резаной раны у него капала кровь. Перед ним на коленях стояла жрица — у этой отсутствовали обе руки — и ловила капли крови в золоченую чашу, которую сжимала обеими культями. Верховный Жрец и безрукая жрица с изумлением воззрились на Эрагона.
Вдруг Эрагон увидел, точно во вспышках молний, массивные ребристые колонны, вздымавшиеся к куполообразной кровле и исчезавшие во мраке, и витражи на окнах, видневшихся между колоннами. Окна слева от него горели светом встающего солнца, а те, что справа, были темны и безжизненны. Между окнами стояли бледные фигуры статуй. Ряды скамей, сделанных из пестрого гранита, простирались до самого входа, находившегося в дальней стене центрального нефа. Первые четыре ряда этих скамей были заполнены целым выводком запакованных в кожу жрецов с поднятыми вверх лицами и открытыми в пении ртами. Жрецы напоминали армию нищих детей, умолявших о куске хлеба…
Эрагон с некоторым опозданием понял, что стоит в главном храме Драс-Леоны, по другую сторону от алтаря, перед которым когда-то давно с почтением преклонял колени.
Безрукая жрица уронила чашу с кровью и встала, широко раскинув в стороны обрубки рук и, как щитом, закрывая своим телом Верховного Жреца. У нее за спиной Эрагон успел заметить синие ножны Брисингра. Его меч лежал рядом с носилками, и рядом с ним, как ему показалось, было эльфийское кольцо Арен.
Он хотел уже ринуться за своим мечом, но не успел: с двух сторон к нему подскочили двое стражей, целясь своими тяжелыми пиками с красным оперением. Эрагон ловко ушел от удара и перерубил пику первого стражника пополам, а затем и самого стражника разрубил надвое. Колокол Смерти прошел сквозь человеческую плоть с устрашающей легкостью.
Точно так же Эрагон обезвредил и второго стражника. Затем он развернулся, так как сзади к нему уже приближались еще двое. И тут к нему присоединилась Анжела, размахивая своим кинжалом, а где-то чуть левее грозно взвыл кот-оборотень Солембум. Арья держалась в стороне от схватки, по-прежнему не спуская с плеча юного послушника.
Кровь, пролившаяся из чаши, растеклась по полу у алтаря широкой лужей, и стражники то и дело в ней оскальзывались. В итоге один из них упал, сбив при этом с ног своего соседа, и Эрагон, воспользовавшись этим, скользнул к ним, стараясь не отрывать ног от пола, чтобы не потерять равновесия. Встать стражники не успели: он сразил их обоих, стараясь сдерживать мощь меча Анжелы, ибо тот как-то слишком быстро вошел в их тела.
Лишь после этого Эрагон заметил, что Верховный Жрец пронзительно и громко, словно жрецы находятся не рядом, а где-то на большом расстоянии от него, кричит:
— Убейте этих неверных! Убейте! Не дайте им, осквернившим Древнейших, сбежать! Они должны быть строго наказаны за свое преступление!
Жрецы зашевелились, начали завывать и топать ногами, и Эрагон почувствовал, как их мысли, словно когтистые лапы, впиваются в него. Их сознание вгрызалось в его сознание и рвало на части, точно стая волков, терзавшая ослабевшего оленя. Он постарался установить мысленные барьеры и спрятать свой разум как можно глубже, воспользовавшись теми приемами «поединка умов», которым научился у Глаэдра. Было очень трудно защищаться одновременно от стольких врагов, и Эрагон опасался, что у него не хватит сил, чтобы надолго сохранить установленные барьеры. Его единственным преимуществом было то, что впавшие в панику дезорганизованные жрецы нападали на него поодиночке. Если бы они объединили свои усилия, то, вполне возможно, одержали бы верх над Эрагоном.
И тут он почувствовал, что на помощь ему пришла Арья. Знакомое, успокоительное прикосновение ее мыслей было истинным спасением от множества вражеских сознаний, когтями царапавших его душу. Эрагон с огромным облегчением открыл Арье доступ к своей душе, и они объединили свою внутреннюю энергию почти так же, как это было у Эрагона с Сапфирой. На какое-то время их личности как бы смешались, слились, и Эрагон уже не мог определить, чей именно разум породил то или иное чувство или действие.
Вместе они нанесли мысленный удар по сознанию одного из жрецов. Тот яростно сопротивлялся, пытаясь, точно пойманная рыба, ускользнуть от них, но они держали его крепко, усиливая давление. А он все повторял какую-то длинную, напыщенную, полную странных слов фразу, пытаясь избавить свое сознание от их присутствия. Эрагон догадывался, что это фраза из той же книги Тоска.
Однако жрецу все же не хватило самообладания. Его сосредоточенность на этой фразе вскоре была поколеблена, и в мозгу у него мелькнула мысль: «Эти неверные находятся слишком близко к Учителю. Мы должны убить их, прежде чем… Подождите! Нет! Нет!..»
Эрагон и Арья, воспользовавшись слабостью жреца, мгновенно подчинили его сознание своей воле. И лишь когда они оба убедились, что жрец прекратил всякое сопротивление, Арья рискнула воспользоваться заклинанием, действию которого, как она выяснила, изучив воспоминания жреца, его мысленные барьеры и магические стражи противостоять не смогут.
В третьем ряду скамей какой-то жрец вдруг пронзительно вскрикнул, и языки зеленого пламени вырвались у него из ушей, изо рта и из глаз, поджигая одежду сидевших с ним рядом людей, и те стали вскакивать и метаться по залу, нарушая усилия других жрецов, сопротивлявшихся действиям Эрагона и Арьи. Пламя с хрустом пожирало одежду и тела жрецов, и этот звук напоминал хруст ветвей под сильным ураганным ветром.