— Мне все равно, — честно призналась я.
— Уважаю таких бескорыстных друзей, — удовлетворенно прошептал Гамаюнов. — Вот с тебя и начнем.
От его последнего заявления мне вдруг почему-то стало не по себе. Я вся напряглась, но вскоре Гамаюнов окончательно потерял для меня всякий интерес. Для этого ему оказалось достаточным снова начать петь.
Я надеялась, что цель нашего путешествия уже близка, однако Гамаюнов постепенно стал отдаляться от центра города. Я не мешала ему, но мысленно старалась запечатлеть в памяти проносившиеся за окном автомобиля окрестности. Минут через двадцать такого хаотичного и бестолкового, как мне показалось, движения мы забрались в такую глухомань, что мерцающий вдали огонек стал подарком небес. Нас прямо-таки обступила со всех сторон гробовая тишина. Альберт даже выключил магнитофон и завертел головой.
— Не пойму, — пробормотал озадаченный вконец Иван Сусанин, в итоге остановив-таки машину и заглушив мотор. — Что за район? Куда мы приехали?
— Ты у кого спрашиваешь? У меня? — возмутилась я, почувствовав, как начинают гореть щеки.
Гамаюнов сложил на руле усталые руки.
— По ходу дела мы заблудились, — констатировал он нелицеприятный факт. — Надо назад выезжать. Я это место не знаю.
Я набрала в грудь воздуха, чтобы отчитать этого горе-водителя последними словами, но он шустро перебил меня:
— Ой, только, пожалуйста, без сцен, барышня. Сцен мне хватает и в семье. Я ведь семейный человек, Евгения. О! — Альберт закатил глаза. — Это отдельная история…
Выслушивать сейчас еще и отдельную историю, повествующую о его семейной жизни, мне совсем не хотелось, а потому я буквально выпихнула его из «Жигулей». Потом и сама выбралась на сугроб у обочины дороги, желая оценить обстановку.
— Не вижу я ни фига, — развел руками Альберт.
— Ты заткнешься когда-нибудь? — не выдержала я, но тут же решила немного смягчить напор. — Извини, но у меня зла уже на тебя не хватает.
Едва я покинула уютный и теплый салон автомобиля, мороз тут же начал щипать пальцы. Я вынуждена была спрятать руки в карманы куртки.
— Ерунда какая-то получается. — Внимать моему желанию и затыкаться Альберт явно не собирался. — Здесь объезд, там одностороннее движение…
На него выплыла из темноты громада рефрижератора, и Гамаюнов предусмотрительно перешел на противоположную сторону дороги. Как живое существо, фура с рычанием промчалась между нами, обдав ледяным ветром и запахом сгоревшей солярки.
— До чего ненавижу их, — скрипнул зубами Альберт, глядя вслед рефрижератору. — Что они в городе-то делают? Дороги объездной им мало?
— Остановил бы да спросил его, куда нам ехать, — запоздало посоветовала я.
— Да разве ж он остановится? — хмыкнул Гамаюнов, когда фура растаяла в темноте и от нее остались только уходящие вдаль габаритные огни.
Я перебралась к моему беспомощному сообщнику на противоположную сторону дороги.
— Нет, не она это. Не та это дорога, — виновато пожаловался мне Альберт. — И той дороги здесь тоже не было.
Мы стояли у обочины и, как два полных кретина, пялились в темноту. Гамаюнов еще что-то высматривал, а я топталась рядом исключительно за компанию. Ноги размять.
— Ты когда тут был? — спросила я, выпуская изо рта густое облако пара.
— В прошлом году.
— Сколько раз ездил?
— Раза два.
— Но не могла же дорога сама перейти на другое место? — Я уже мысленно жалела, что не согласилась отложить турне к Твердовскому до утра.
— Не могла, — вынужден был признать очевидное Гамаюнов.
— Значит, ты ошибся.
— Ошибся.
— Так чего тогда мы здесь стоим? Заводи машину, — строго приказала я, с каждой минутой все больше и больше раздражаясь.
Гамаюнов для важности еще немного помялся, попялился в пустоту, потом громко брякнул:
— Темно еще, как у негра…
Я не дала ему договорить.
— Сама вижу, что темно. Какая улица хоть нужна?
— Не скажу! — капризно заявил Альберт, наконец-то нехотя сдвинувшись с места. — Не могу я сказать. Пока это гарантия моей безопасности.
В его модные, явно не зимние туфли набился снег, и парень, демонстративно остановившись, принялся лениво его вытряхивать. Я достала сигареты, сунула одну в рот и прикурила, понимая, что сейчас Гамаюнов сознательно и в высшей степени нагло набивает себе цену. Или того хуже, хочет, чтобы условия игры изменились в его пользу.
— Адрес у тебя хоть записан где-нибудь? — спросила я уже более примирительно, чтобы хоть как-то смягчить ситуацию. — Или ты по памяти будешь искать? По звездам? Садись в машину и загляни в свои заметки.
Альберт закончил возиться со своей обувью, распрямился и зябко поежился. Посмотрел на меня немного виноватыми глазами, а затем, отряхнув низ брюк, медленно направился к машине.
— По памяти, — негромко ответил он. — Нам куда-то в ту строну надо, — парень махнул рукой в неопределенном для меня направлении. — И туда поворот где-то рядом обязательно должен быть.
Я уныло огляделась еще раз. Метрах в двадцати от нас возвышалась разбитая, загаженная автобусная остановка.
— Ну нету здесь поворота! Нету! — не выдержала я. — Я замерзну тут насмерть с тобой, честное слово! Поехали уже, Альберт!
— Е-мое, — сокрушенно высказался он. — Как же это я заехал? — По-стариковски переживая и покачивая из стороны в сторону головой, Альберт открыл дверь машины и прибавил: — У меня слепота, наверное, куриная. Недуг такой есть у людей. Я читал где-то…
В то, что произошло несколькими секундами позже, трудно было поверить. Откровенно говоря, я даже в оцепенении стояла потом некоторое время, не зная, что и подумать. Это было пределом человеческой наглости и невозмутимости. Прямо на моих глазах Гамаюнов сел в машину, совершенно молча закрыл дверь, завел двигатель и… уехал. Все как полагается вроде. По правилам. Помигал, трогаясь, левым сигнальчиком поворотника и умотал, словно меня и в помине не было. Словно он просто вышел из тачки по малой нужде, сделал свое нехитрое дело и покатил дальше. Набрал скорость и нагло скрылся из виду, вообще ничего не сказав, оставив меня в полнейшей растерянности на произвол судьбы. У меня отпала челюсть от удивления и возмущения одновременно. Я ничего не могла даже сообразить, одна стояла на пустой дороге, судорожно гадая, что же мне теперь делать? Больше всего на свете я желала сейчас лютой смерти для Альберта Феоктистовича Гамаюнова.
— Сукин сын! — мрачно вымолвила я, со злостью швырнув наполовину искуренную сигарету в снег. — Подонок!
Положение мое было не такое уж и завидное, мягко говоря. Я находилась в незнакомом городе, бог знает в какой его части, но даже не это было самое неприятное. Без Гамаюнова я вряд ли сумею отыскать здесь Твердовского и свою клиентку. Однако, как известно, безвыходных ситуаций в природе не существует. Мне требовалось срочно что-то предпринять, не откладывая, так сказать, в долгий ящик.